— Представь себе человека, оказавшегося на необитаемом
острове, — сказал он. — Человека, который нашел там клад: золотые
монеты бочками, самоцветов целая баклага… а теперь представь, с какими
чувствами и мыслями он над этой ямой сидит. Один-одинешенек на острове, вдали
от морских путей, корабли сюда могут зайти по чистой случайности, а самолетов
нема, потому что на дворе век этак восемнадцатый. И что ему делать со своим охрененным
сокровищем?
— Но сейчас совсем другой случай…
— Да нет, — сказал Смолин. — Именно потому,
что я профессионал, прекрасно понимаю, как трудно будет это продать.
Персонально мне. У каждого человека есть свои арки и свой профессиональный
потолок. Свой уровень. Ага, вот подходящая аналогия… Если твой редактор тебя
пошлет в Москву расследовать махинации какого-нибудь настоящего олигарха
калибра Абрамовича, что из этого получится?
Ненадолго задумавшись, Инга сказала:
— Ничего путного. Девочка из Сибири, на чужом поле… Не
моя делянка.
— Со мной в точности так же обстоит, — сказал
Смолин. — Калибр, масштаб, делянка… Мне в жизни не приходилось продавать
предметы, чья стоимость начинается с миллиона убитых енотов. Черт, даже
стотысячных предметов не приходилось толкать… За исключением одного случая, к
антиквариату, в общем, отношения не имевшего… Здесь в Шантарске попросту нет
людей, способных выложить миллион зеленых за яйцо Фабера. Продавать их можно
исключительно в Москве… а нужных для этого связей у меня нет. Мелочовку
кой-какую удавалось там продавать-покупать, так это ж мелочовка… У меня нет
подходов к тем, кто может заплатить. А если я начну искать эти подходы через
столичных знакомых, включится механизм, прекрасно мне знакомый по нашему
славному городу. Нет, я не говорю, что меня моментально пристукнут.
Просто-напросто механизм давным-давно отработан, что в столицах, что здесь.
Провинциальному валенку невероятно трудно, почти невозможно получить настоящую
цену за раритет, будь он сто раз подлинным. В том-то и беда, что раритет
подлинный… У всех, к кому бы я ни обратился, моментально вспыхнет жгучее
желание обштопать лоха, кинуть по полной… как и у нас, откровенно говоря, оно
бы вспыхнуло, появись сторонний лох, сжимающий в кармане потной ручонкой
что-нибудь чертовски ценное. Я не плохой и москвичи, в общем, не монстры.
Просто в любом бизнесе есть железные правила игры и неписаные, но совсем уж
железобетонные традиции… В лучшем случае мне дадут… мне с таким видом, словно
делают величайшее одолжение, дадут этак полмиллиончика баксов за все. За все
семь. И никак иначе. Они будут вежливо улыбаться, красивыми словами объяснять,
что другого выхода у меня попросту нет… и самое поганое, будут правы. У меня
нет прямых выходов на таких покупателей. И не известно, будут ли вообще…
— А «Сотби»? «Кристи»? И что там еще?
— Опять-таки чужое игровое поле, — сказал
Смолин. — Я не знаю, как там играют, как вообще выходят на подобные
ярмарки. И наконец… Ну да, прямой криминал. Сейчас я от него не страдаю
совершенно. Серьезным людям мы, в общем, неинтересны. А вот ежели кто прознает,
что у меня в подвале лежит семь доподлинных яиц Фабера… В таких случаях через
труп переступают, как через бревно, и вовсе не обязательно люди серьезные, но и
прельщенная словом «миллионы долларов» мелкая шпана… Ты ведь своими глазами
видела, что произошло меж двумя родными братцами неделю назад… — Смолин
взял ее за плечи, повернул лицом к себе и произнес насколько мог убедительнее:
— Милая, хорошая, ты ведь умная… Я тебя Христом-богом заклинаю: в жизни никому
ни словечка! Это смерть. Натуральная. Где миллионы, там смерть… Сенсации — вещь
скоропортящаяся. А потерять можно все. Я тебя прошу…
— Да все я понимаю, — сказала Инга грустно. —
Не беспокойся, молчу как рыба… Обидно просто: что такой материал пропадает… Ну
не смотри на меня так. Молчу.
— Молодец, — сказал Смолин, поглаживая ее по
голове. — У тебя этих сенсаций еще будет столько, какие твои годы…
После долгого молчания Инга сказала, словно не вопрос
задавала, а размышляла вслух:
— И что же получается? Они так до скончания веков и
будут у тебя в подвале прикопаны?
Смолин широко улыбнулся:
— Ну, не надо так уж низко меня оценивать… Я похож на
человека, который такой товар прикопает в подвале навсегда? Правда, похож?
— Не особенно, — вяло улыбнулась Инга.
— Вот то-то, звезда моя, — сказал Смолин, и на
лице у него заиграла прежняя, хищно-веселая улыбка. — Я как-никак
профессионал… Я буду их продавать. Непременно. Антиквар я, или уже где? Другое
дело, что это будет медленно. Очень медленно, так, что любая черепаха
бегом обгонит… Мне нужно будет, все связи напрягши, все знакомства использовав,
выстроить беспроигрышную комбинацию… некие ходы… Неспешненько поискать те самые
подходы и к отечественным тугим кошелькам и, на худой конец, к «Сотби». Это
вполне реальная задача, с моим-то опытом… Другое дело, что пойду я шажками,
аккуратненько, как сапер по минному полю. Задача на год, если не на два. Но
учитывая, что я собираюсь жить еще до-олго и счастливо… Я упрямый, я потерплю. —
Он притянул девушку к себе. — Ты мне еще будешь помогать тратить эти
миллионы, верно тебе говорю… Даже если вздумаешь меня через месячишко бросить,
тебе до скончания веков доля полагается. Если б ты в спину ему не шарахнула… Он
бы, козел, меня пришил, точно.
— Да не собираюсь я тебя бросать! — возмущенно
фыркнула Инга, согласно женской логике выхватив из его длинной тирады только
одну-единственную житейскую фразочку. — Мне с тобой хорошо, зачем я тебя
бросать буду?
— Мало ли, — сказал Смолин. — Красавцы там
всякие молодые…
— Ага, — сказала Инга чуть повеселевшим голосом,
вглядываясь в него с усмешечкой. — Значит, есть у тебя все же комплексы?
— Нет у меня никаких комплексов, — сказал
Смолин. — Просто я реалист. Твердокаменный.
— Да ну тебя! Гонишь ерунду какую-то! Не собираюсь я
тебя бросать. Ты…
— Ну-ну? — с любопытством спросил Смолин.
Она, чуть отвернувшись, сказала:
— Ты надежный. С тобой спокойно.
«Ну да, — подумал Смолин без особенных эмоций. —
Следовало ожидать. Девочка-безотцовщина, подсознательное стремление спрятаться
за крепкое мужское плечо, стремление в квадрате: и как обычная женщина с жаждой
надежности, и безотцовщина… Ну и что, собственно говоря? Не думал же ты, что
она тебя с первого взгляда полюбила, романтически и нежно? В общем, именно такое
положение дел устраивает полностью: житейское дело, вполне хорошая девочка,
надежная…»
— Жениться на тебе, что ли? — задумчиво произнес
Смолин в пространство.
Инга прямо-таки сверкнула на него глазами:
— Вот только не нужно такими вещами шутить!
— Не буду, — сказал Смолин.
Ну да, конечно, напомнил он себе, для них-то эти темы
святые…
Помолчав, он осторожно осведомился:
