— Эгей!
Смолин резко остановился.
Метрах в пяти впереди, на безлюдной тихой аллейке, стоял
человек, преграждая ему дорогу. Левой рукой он прижимал к лицу платок, так что
видны были только глаза, а правой медленно поднимал пистолет — классический
парабеллум, машинально отметил Смолин опытным глазом.
Не было ни страха, ни удивления, никаких других эмоций —
совершеннейшая пустота в голове. И спина моментально стала мокрой… И в животе
что-то противно, будто рвотный позыв, скукожилось.
Пистолет щелкнул едва слышно — но Смолин с нереальной
четкостью слуха расслышал и запомнил этот щелчок. Человек проворно убрал оружие
во внутренний карман легкого пиджака, отвел платок от лица, небрежно запихивая
в карман, сделал два шага вперед и улыбнулся самым благожелательным образом.
Вот тут-то эмоции и обрушились, как кирпич на голову —
несказанное облегчение, нешуточная ярость, все вместе. Мокрым от противного
липкого пота был и затылок, не только спина. Выпустив сквозь зубы семиэтажную
матерную конструкцию, Смолин сделал шаг вперед (со злостью отметив некоторую
слабость в коленках), спросил недобро:
— Ты что, Митенька, умом поехал? За такие шуточки и в
торец получить недолго…
И большим усилием воли сдержался — хотелось и в самом деле
влепить в пятак с разворота.
Митя Журанков (многолетняя партийная кличка среди своих —
Зондер) стоял, покачиваясь с пятки на носок, и никакого раскаяния на его роже
не наблюдалось, наоборот, даже присутствовало некоторое удовлетворение.
Светлоглазый крепкий блондин, на голову выше Смолина — этакий «характер
нордический, истинный ариец», грязным бы сапогом его по роже…
— Точно, Зондер, так и по шее получить недолго, —
сказал Смолин сварливо, уже остывая. Рубашка, впрочем, все так же липла к
спине.
— Дядя Вася, — сказал Зондер без тени
улыбки. — А будь пушечка настоящая? Убедился, чего стоит жизнь наша
непутевая? Копейки одни…
Именно эта серьезность Смолину и не понравилась больше
всего. Он присмотрелся — нет, Зондер был трезвехонек, он вообще пил мало и
редко, а наркоты тем более сроду не употреблял.
— Остыл?
— Предположим, — сказал Смолин сердито. Шагнув
вперед, Зондер совершенно дружески приобнял его за плечи и произнес весело:
— Ну давай тогда на лавочке посидим, потолкуем…
Не сопротивляясь нажиму довольно мускулистой конечности,
Смолин сделал несколько шагов к лавочке, и они уселись бок о бок. Смолин вполне
овладел собой, он это чувствовал, вернулся в обычное свое состояние зоркой
настороженности, автоматом включавшейся в таких вот ситуациях. Нехорошая была
ситуация, ага…
— Как там у классика, дядя Вася? — безмятежно
продолжал Зондер. — Человек не просто смертен, а внезапно смертен… Подумай
сам: вместо меня мог бы и урод с настоящей пушкой оказаться. Да запросто.
Смолин молчал — по той простой причине, что в иных ситуациях
не разговор, а именно глухое молчание начинает собеседника раздражать,
нервировать, он на ходу перечеркивает сложившиеся в голове планы, кое-какие
преимущества теряет…
Краешком глаза наблюдая за соседом по лавочке, он убедился,
что поступил правильно. Зондер был чуточку ошарашен, не того ждал, определенно…
Достав сигареты, Смолин преспокойно задымил, равнодушно
уставясь куда-то в пространство. Преспокойно ждал… хотя нет, не так уж
спокойно. Как любого, его неприятно изумляли давным-давно знакомые люди,
внезапно начинавшие отчебучивать нечто совершенно им до того не свойственное.
Ну, предположим, Зондер откровенный псих, каждая собака знает, но этаких
дурацких шуток в жизни не откалывал… Неправильно это…
Лет на восемь моложе Смолина. Служил десантником в Афгане,
откуда вернулся с парой медалей, парой контузий и определенно съехавшей крышей.
В перестройку прибился к рэкетирам, но уже через пару лет с этим занятием
завязал — по той простой причине, что оказался чересчур отмороженным и
непредсказуемым даже для тогдашних шантарских братков, в массе своей ребятишек
простых и незатейливых. По достоверным отзывам, к Зондеру порой боялись спиной
поворачиваться — вовсе не потому, что он что-то такое говорил или делал,
просто, как признавался гораздо позже Смолину один из этих парней, благополучно
выбившихся в респектабельные, «смотришь на него и видишь, что извилины прочно
перемкнуло». Что ж, люди такие вещи чуют нутром, нюхом, инстинктом, Смолин
касаемо Зондера по себе знал.
Так и крутился с тех пор — то в крайне туманных бизнесах, то
в частных охранных фирмах, не бедствовал, короче, и денежки у человека
водились. Кличку получил за патологический прямо-таки интерес к любым
предметам, связанным с Третьим рейхом — неважно, поварешка это, дешевый
ширпотреб вроде «зольдбуха» и «смертного жетона», редкая награда, холодняк,
петлица, значок. С одной стороны, благодаря своей страстишке, на утоление
которой Зондер денег не жалел, он долгие годы был ценным клиентом всех без
исключения шантарских антикваров, с другой… Денежки у него охотно брали и
товаром снабжали исправно, отдавая предпочтение перед случайными, а вот
общаться как-то не тянуло. Тяжел и неинтересен был в общении Зондер. Во-первых,
любую беседу портил тем, что старался ее свести к предмету своей страсти
(каковой предмет, надо отдать ему должное, знал великолепно). Во-вторых, хотя
голоса никогда не повышал, не дерзил, не хамил, от него постоянно веяло теми
самыми перемкнутыми извилинами, это даже случайные люди быстро просекали, не
говоря уж о давних знакомых. Одним словом, своим он так и не стал, не
получилось из него клубного «завсегдатая», потому что этого изо всех сил
старались не допустить, и Смолин в том числе. Похоже, и сам Зондер давным-давно
сообразил, что не упекают его за некую черту…
— Дядя Вася!
— Ну?
— Я же тебе говорю — человек внезапно смертен…
— Я уже слышал, — хладнокровно обронил
Смолин. — Не спорю.
Ему все же приходилось делать над собой некоторое усилие,
чтобы не отводить взгляда. Как любой нормальный человек, инстинктивно боялся
съехавших — потому что они другие, неправильные, вне привычной логики жизни
обитают. Этот тип ни разу никого пальцем не тронул, слова не сказал поперек, не
оскорбил и не навредил, но тем не менее всем прекрасно известно, что он шиз
законченный. А значит, не стоит нарываться и проверять, что будет, если однажды
сойдет с катушек…
— Неправильно ты живешь, дядя Вася, — сказал
Зондер вдруг.
Легко подавив естественное желание впечатать в торец, Смолин
поинтересовался тихо:
— Это с чего же ты взял? И кто тебе поручил мою жизнь оценивать?
Всему есть свои пределы, знаете ли. Можно осторожничать, но
и прогибаться не следует, особенно перед таким вот тихим параноиком… или кто он
там согласно медицинской классификации есть.
— Ну ты не лезь в бутылку… Я ж тебе добра желаю.
