— Нет, — как отрезала Паскаль. — Все это я досконально проверила. Я знаю, что в 2390 году десять в восемнадцатой битов информации были перенесены Институтом Силвеста на орбиту, а через тридцать семь лет ровно такое же количество ее было изъято оттуда же. Эти биты — не обязательно Кэлвин. С таким же успехом это могут быть биты метафизической поэзии.
— Значит, это ничего не доказывает.
Она передала ему свой компьютер. Ее свита морских коньков и летучих рыбок разлетелась роем светлячков.
— Не доказывает. Но выглядит подозрительно. Почему альфа-запись исчезла примерно в то же время, когда вы отправились встречаться со Странниками? Можно ли считать эти явления связанными?
— Вы хотите сказать, что я замешан в этом деле?
— Данные о перемещениях записи могли быть подделаны только кем-то, кто работал в организации Силвеста. Вы — очевидный подозреваемый.
— Правда, мотива не хватает.
— Это пусть вас не беспокоит, — отозвалась Паскаль, возвращая компьютер к себе на колени. — Один мотив я точно смогу найти.
Прошло три дня после сообщения сторожевой крысы о начале пробуждения экипажа, и Вольева решила, что уже достаточно подготовлена к встрече с товарищами. Как и всегда, она не особенно стремилась к этой встрече, хотя трудностей в общении с людьми не ощущала, как, впрочем, легко адаптировалась и к одиночеству. Правда, теперь ситуация была хуже. Нагорный мертв. И все об этом уже знают.
Если не считать крыс и вычесть Нагорного, то команда корабля состояла из шести человек. Нет, из пяти — если без Капитана. Да и зачем его включать, раз — как считают все остальные члены команды — он не приходит в сознание, не говоря уж о вступлении в разговоры. Они его возят с собой только потому, что не теряют надежды вылечить. Центром власти на корабле сейчас является Триумвират, куда входят Ююджи Саджаки, Абдул Хегази и, разумеется, она сама. Есть еще два человека одного ранга, но ниже Триумвирата — Кжарваль и Суджика. В самом низу списка стоял артиллерист по фамилии Нагорный. Теперь он мертв, и его место опустело.
Во время периодов активности члены команды обычно пребывали в определенных, строго очерченных районах корабля, оставляя всю остальную территорию Вольевой с ее машинами. По корабельному времени сейчас было утро. Здесь, на уровнях, отведенных для команды, освещенность строилась по принципу «день-ночь», и сутки соответственно составляли 24 часа. Сначала Вольева посетила помещение, предназначенное для «долгого сна» команды, и нашла его пустым. Все, кроме одной капсулы, были открыты. Та — закрытая — принадлежала Нагорному. Присоединив голову обратно, Вольева поместила тело в капсулу и охладила его. Потом повозилась с капсулой, чтобы та быстро вышла из строя и Нагорный разогрелся. Он был уже мертв к этому моменту, но определить это мог только профессиональный патологоанатом. Разумеется, никто из команды не собирался выполнять тщательный осмотр тела.
Она опять подумала о Суджике. У них с Нагорным одно время была связь. Суджику не следует недооценивать.
Вольева покинула помещение с криогенной установкой, потом побывала еще в нескольких местах, где можно было бы встретить проснувшихся членов команды, а затем оказалась в лесу, пробираясь сквозь чащу уже высохших растений, пока не добралась до места, где ультрафиолетовые лампы еще действовали. Она вышла к лужайке и стала спускаться вниз по скрипучей лесенке. Лужайка была идиллической, особенно сейчас, когда весь остальной лес практически погиб. Лучи золотистого солнечного света пронизывали густые кроны пальм. Вдали звенел водопад, снабжавший водой небольшой прудик с высокими берегами. С ветки на ветку перелетали попугаи и туканы. Иногда они начинали, сидя в гнездах, визгливую перекличку.
Вольева скрипнула зубами, с ненавистью оглядывая эту искусственную красоту.
Четыре оставшихся в живых члена команды завтракали за длинным деревянным столом, заставленным тарелками с хлебом, вазами с фруктами, кусками мяса, сыра, горшочками апельсинового джема и фляжками горячего кофе. На другой стороне лужайки два голографических рыцаря делали все от них зависящее, чтобы зарубить друг друга.
— Доброе утро, — сказала Вольева, спускаясь с лестницы на травку, покрытую жемчужной росой. — Догадываюсь, что кофе вы мне не оставили.
Они подняли на нее глаза, кто-то даже повернулся на стуле, чтобы поздороваться. Она чутко наблюдала за их реакцией, пока они с тихим звоном откладывали в сторону вилки и ножи. Трое поздоровались. Суджика ничего не сказала. Голос подал только Саджаки.
— Рад снова увидеть тебя, Илиа, — он взял со стола вазу с фруктами. — Хочешь грейпфрут?
— Спасибо. Пожалуй, не откажусь.
Вольева подошла к столу и взяла у Саджаки тарелку. На ломтиках грейпфрута блестел сахарный песок. Она умышленно села между женщинами — Суджикой и Кжарваль. Они обе были негроидного типа, с начисто обритой головой, если не считать огненных витых прядей, торчавших из макушки. Эти пряди очень много значили для Ультра — они соответствовали числу погружений в глубокий сон во время космических полетов или числу раз, когда их корабли достигали скорости света. Обе женщины присоединились к команде совсем недавно, после того, как их собственный корабль был захвачен «Ностальгией по Бесконечности». Ультра торговали своей верностью так же легко, как пресным льдом или информацией, которые у них играли роль твердой валюты. Обе были явными химерийками, хотя их трансформация была куда более скромной, нежели у Хегази. Руки Суджики ниже локтей переходили в богато гравированные тонкие бронзовые рукавицы, инкрустированные позолоченными окошечками, в которых непрерывно возникали голографические изображения. Бриллиантовые ногти сверкали ослепительно на кончиках невероятно тонких пальцев этих поддельных рук. Большая часть тела Кжарваль была органична, но глаза у нее были чисто кошачьи — с красным косо поставленным зрачком. На плоском носу не было настоящих ноздрей — всего лишь узкие жабровидные прорези, которые, казалось, говорили о ее способности жить в водной среде. Она не носила никакой одежды — просто вся, кроме глаз, ушей, ноздрей и рта, была затянута в гладкую — без единой складочки — кожу, сделанную из эбенового неопрена. Груди были лишены сосков. Пальцы изящны, но без ногтей, большие пальцы ног как бы едва намечены, точно скульптор, который ее делал, торопился перейти к новому объекту. Когда Вольева села, Кжарваль взглянула на нее с безразличием, слишком подчернутым для искреннего.
— Как прекрасно, что ты опять с нами, — сказал Саджаки. — Ты тут работала, пока мы все дрыхли. Что-нибудь особенное было?
— Да так… То это, а то — то.
— Замечательно, — улыбнулся Саджаки. — То это, то — то. А скажи, между «тем» и «этим» ты ничего не заметила, что могло бы пролить свет на смерть Нагорного?
— А я-то все думаю, где Нагорный? Вот ты и ответил на мой вопрос.
— Но ты на мой не ответила.
Вольева занялась грейпфрутом.
— Последний раз, когда я его видела, он был жив. Не понимаю… Между прочим, отчего он умер?
