«Плацдарм» не посрамил своего творца.
Вольева развернула свое кресло так, чтобы сидеть лицом к остальным, и вдруг заметила — впервые за много тысячелетий, — что в руке у нее все еще зажат пистолет.
— Мы вошли в него! — сказала она.
* * *
Все это выглядело как урок биологии для богов или как моментальный снимок чего-то порнографического, способный позабавить более чувственные планеты.
Те часы, что прошли после того, как «Плацдарм» встал на якорь, Хоури провела рядом с Вольевой, вместе с ней анализируя постоянно меняющийся ход вялотекущей битвы. Геометрические формы противников напоминали ей гигантскую сферическую клетку и — карлика в сравнении с ней — конический вирус, которые изо всех сил пытались уничтожить друг друга. И ей приходилось все время напоминать себе, что этот конус имеет размеры приличной горы, а клетка занимает целую планету.
Казалось, там вообще ничего не происходит, но это только потому, что конфликт шел на молекулярном уровне, на невидимом и почти не представимом фронте, охватывающем какие-то жалкие десятки квадратных километров. Сначала, без особого успеха, Цербер пытался избавиться от насильника с помощью высокоэнтропийного оружия. Он стремился превратить врага в мегатонны атомного пепла. Теперь же стратегия Цербера пошла по линии пищеварительного процесса. Он все еще жаждал раздробить «Плацдарм» на атомы, но хотел сделать это системно, как ребенок, который разбирает игрушку на мелкие части, вместо того, чтобы грубо разбить ее в куски. При этом он аккуратно складывает детальки в разные коробочки, чтобы в будущем использовать в каком-нибудь головокружительном проекте. В этом подходе была своего рода логика — несколько кубических километров планеты были аннигилированы орудиями из Тайника, а оружие Вольевой состояло предположительно из материи с тем же содержанием изотопов и элементарных частиц, как и у той части Цербера, что была уничтожена в бою. Враг имел огромный потенциальный резервуар материала для ремонта, который вполне мог покрыть нужду планеты и избавить ее от необходимости использовать собственные весьма ограниченные запасы. Вполне возможно, что Цербер всегда стремился пользоваться случайно заброшенными сюда материалами, чтобы чинить повреждения, нанесенные неизбежными ударами миллиардов метеоритов и разрушительным действием космических лучей. Не исключено, что первый беспилотный разведчик Силвеста был захвачен именно потому, что планетарный механизм был голоден, а не из-за глупого желания соблюсти секретность. Цербер действовал, исходя из слепых инстинктов, как действует венерианская летающая ловушка, вовсе не заботясь о будущем.
Однако «Плацдарм» Вольевой создавался вовсе не для того чтобы его переваривали без всякого сопротивления.
— Смотрите, Цербер учится у нас, — произнесла она, сидя на своем кресле в рубке. Она вычерчивала графики содержания нескольких десятков различных компонентов в молекулярном арсенале, который планета использовала против ее любимого «Плацдарма». То, что Вольева им показала, было больше всего похоже на страничку из учебника этиологии — науки о происхождении болезней: коллекция металлических узкоспециализированных жучков. Некоторые из них были как бы демонтированы — передовая линия амарантянской оборонительной системы. Их обязанность заключалась в физической атаке на поверхность корпуса «Плацдарма». Они отрывали атомы и молекулы с помощью своих манипуляторов, разрывали и растаскивали химические связи. Они должны были также участвовать в рукопашной схватке с передовыми линиями войск Вольевой. Те вещества, которые им удавалось урвать, они передавали более откормленным «букашкам», стоявшим позади боевого фронта. Как неутомимые писари, эти существа трудились, определяя и сортируя куски вещества, полученные ими с фронта. Если это было легко сделать — например, имея дело с цельным, недифференцированным куском железа или углерода, то его быстро передавали третьей породе жучков, которые анализировали полученное на предмет установления полезных качеств. Если таковые имелись, то они изучались, копировались и передавались фабричным «букашкам». Таким образом, следующее поколение становилось немножко более продвинутым, чем предыдущее.
— Обучаются у нас, — повторила Вольева, как будто она открыла нечто в высшей степени интересное, но и очень тревожное. — Они перенимают наши контрмеры и включают этот дизайн в своих бойцов, укрепляя их силы.
— Не понимаю твоего радостного волнения, — сказала Хоури, откусывая кусок яблока, выращенного на корабле.
— А что? Очень даже элегантная схема. Я из нее тоже смогу кое-что позаимствовать, но это другое дело. То, что происходит там, — это просто очень методичный бесконечный процесс, но за ним нет никакой творческой мысли.
Она произнесла это с искренним восхищением.
— Да, весьма поучительно, — отозвалась Хоури. — Слепое воспроизводство — ничего хитрого. Но так как происходит это в миллиардах мест одновременно, они выигрывают у нас, беря просто своей численностью. Разве не так? Ты вот будешь сидеть тут и ломать голову, а на конечный исход это не окажет никакого влияния. Рано или поздно, они разгадают любой трюк, который есть у тебя в заначке.
— Пока еще не совсем так, — сказала Вольева, кивком указав на схему. — Ты думаешь, что я настолько глупа, что попробую нанести им удар с помощью наших самых продвинутых методик? Такого в войне не бывает, Хоури. Ты никогда не тратишь против врага больше энергии или разума, чем совершенно необходимо в данной ситуации. Точно так же ты никогда не откроешь при игре в покер сильные карты слишком рано. Ты будешь ждать, пока ставки не вырастут, чтобы сорвать куш побольше, — и она пояснила, что нынешние контрмеры, примененные «Плацдармом», — самые устарелые и не слишком эффективные. Она адаптировала их, позаимствовав в старинных записях голографической информации арсенала корабля. — Лет на триста отстают от сегодняшнего дня, — добавила она.
— Но Цербер учится.
— Верно, но масштабы технического превосходства достаточно стабильны, возможно, именно благодаря бессмысленности способа, которым используются наши секреты. Здесь интуитивные прыжки почти не применимы, поэтому амарантянская система развивается линейно. Это все равно как если бы кто-то попытался раскрыть компьютерный код с помощью древних счетов. А поэтому я могу довольно точно определить, сколько им потребуется времени на то, чтобы достигнуть нашего нынешнего уровня. Сейчас они тратят примерно десять дней на каждые 3–4 часа нашего корабельного времени. Это дает нам фору примерно около недели. Вот тогда-то и начнется самое интересное.
— А разве это не интересно? — Хоури покачала головой, чувствуя — и уже не впервые, — что есть многое, чего она в Вольевой не понимает. — Но какой ценой достигается эта эскалация? Твой «Плацдарм» имеет в своем распоряжении весь архив арсенала?
— Нет, это было бы слишком опасно.
— Верно. Все равно что послать солдата в тыл противнику, нагрузив его всеми секретами, которыми располагает командование. А как же с обучением «Плацдарма»? Передаешь ему требуемые данные, только когда они становятся ему необходимыми? Разве это не так же рискованно?
