Но ведь господин Трайков не будет молчать?
А если ему суждено попасть в руки полиции в состоянии,
напрочь исключающем всякую возможность общения? Как верно подметил тот ряженый
казачок еще на другой стороне границы, покойники не в состоянии вступать в
какие бы то ни было отношения с властями и полицией.
Так что же, действительно…
Он не хотел верить, но очень уж идеально подходили друг к
другу все до единого кусочки головоломки, мозаики с кровавым отливом.
В спальню он вернулся в совершеннейшем расстройстве чувств.
Нежные руки, выпроставшись из-под белоснежной простыни, обняли его за шею,
притянули, он с превеликим удовольствием отрешился от всех забот, но даже
теперь, отвечая на ленивые, сонные поцелуи молодой красавицы, бился над
одним-единственным, жизненно важным вопросом.
Если он не ошибся и все произойдет согласно его расчетам,
как из всего этого выбраться живым?
Глава 5
Скандалист
Не зря говорится, что утро вечера мудренее. Проснувшись
утром, он спокойно побрился, мирно позавтракал вместе с Надей – их
продовольствованием занялась приходящая прислуга, нанятая, как выяснилось, тем
же заботливым и предусмотрительным дядюшкой (и наверняка представления не
имевшая о потаенной стороне жизни своих новых хозяев). Ничто не изменилось, он
по-прежнему верил, что угадал все правильно, но в душе не было теперь ночной
растерянности, едва ли не переходившей в безнадежность. При солнечном свете все
опасности стали не то чтобы ничтожнее – просто он теперь преисполнился холодной
воли к победе, напомнив себе: что ж, два раза не умирать…
И, отправившись за своими вещами в пансионат, не стал
торопиться. Зашел сначала в квартирку старшего дворника – того самого
краснорожего усача, что столь грубо обошелся с бедолагой Вадецким.
Сейчас усач, ясное дело, был сама почтительность – как же,
перед ним стоял господин полноправный жилец, существо высшее…
– Я, собственно, вот по какому делу к вам,
любезный… – протянул Сабинин с аристократической развальцой. – Те
рабочие, что производили ремонт у меня в квартире… Где их отыскать? Это, право,
форменное свинство – кусок обоев так и болтается неприклеенным, в ванной отбиты
две кафельных плитки… Супруга мне устроила сцену, как будто это я виноват…
Краснорожий усач развел руки:
– Майн герр, вам проще обратиться к вашему дядюшке….
Именно этот господин рабочих и нанимал, кому же лучше знать. Поверьте, я к
ремонту не имел никакого отношения. Если бы ко мне обратились сразу, я,
ручаюсь, порекомендовал бы вам отличнейших мастеров – за крохотный комиссионный
процент, понятно, но всем надо как-то жить… Я прямо намекал вашему дядюшке, но
он желал непременно своих мастеров… Не станешь же спорить с почтенным
господином?
– Ну, извините, я не знал… – сказал Сабинин с
сокрушенным видом, коснулся шляпы и вышел.
Вскоре он беззаботной походочкой входил в пансионат. Услышав
голоса в небольшой гостиной, свернул туда. Должно быть, Козлов объявил выходной
– сразу четверо его соучеников устроились за столиком в углу и вроде бы
безобидно попивали чаек, однако Сабинин, как человек русский, мгновенно
заподозрил неладное по некоторой красноте их лиц и оживленности речей и
движений. Чайком если и подкрашивали, то исключительно для отвода глаз, а под
столом таилась она, родимая, украдкой извлекавшаяся на краткое время,
необходимое для наполнения стаканов.
Сабинин подошел и дружески поприветствовал всех. Ему охотно
ответили и пригласили за стол – если не считать Петруся (и сейчас таращившегося
на него без всякой приязни), отношения с остальными складывались в принципе
нормально.
– Чайку изопьешь, Николай?
Сабинин откровенно, шумно принюхался и сказал:
– Чего ж его под соленый огурчик-то не испить…
Ему тут же налили на четверть стакана и ловко подкрасили
чайком. Он выпил половину, закурил, стряхивая пепел в чайное блюдечко. Петрусь
продолжал прерванный его появлением рассказ:
– Ну и вот, стало быть, убирать этого черносотенного
аспида выпало нам. До того он всем надоел монархическим образом мыслей и
статейками в газетах, что спасения не стало. Народ у нас в массе своей дурной,
может, таких вот соловьев сглупа наслушавшись, свернуть не туда… Ладно, пошли –
мы с Бесом и Сережка-Пузо. Любил парнишка в пузо стрелять, так, в общем,
надежнее, в голову промазнуть можно, через грудь может и навылет пройти, а
ежели в пузо – тут очень даже свободно кишки загнить могут, так что получится
убойно в любом случае. Вот его Пузом и прозвали… Ладно, ввалились. Прислуге с
ходу предъявили ствол, заперли в ванной, так что получился полный порядок. А
сокола нашего дома-то и нету. Никого нету, кроме доченьки. Гимназистка шестого
класса, фу-ты ну-ты… И при всех женских статях, грудяшки блузку рвут, сама
такая… – Он волнообразно прочертил ладонями в воздухе. – Ждем.
Набрали из буфета аспидова коньячка, приятно посасываем, в уголке эта дуреха от
страха попискивает… И тут родилась у нас дельная идея, братцы, – не все ж
одним буржуям целячок ломать таким вот кысынькам. Ну, объяснили мы ей, что к
чему, легонечко вразумили путем ласкового тыканья дулом в нежную шейку. Для
куражу влили в нее стаканчик папашкиного коньячку – поплыла малость, порозовела.
Ну, юбчонку сняли, блузочку распахнули, положили на кроватку, лежит наша
царевна-лебедь во всей неприкрытой красе, только глазки закатила. Поласкал я
ее, засосов от всей души на грудках понаставил, заправляю от души блудень по
самый корешок, ну, думаю, сейчас начнутся вопли со слезами… ан нет! Никакой
такой девственности там уж и в помине нету, очень даже разработано все. Меня
сначала жуткая обида взяла, давненько мечтал отпробовать буржуйской невинности,
да что поделаешь. Ладно, думаю, уж я тебя в таком случае оттопчу по полной. Как
пошел валять… Чуток полежала – подмахивать начала…
– Брешешь.
– И ничего подобного!
– Да брешет, конечно, – громко сказал Сабинин, в
душе благодаря судьбу, предоставившую столь великолепный шанс.
– Это кто брешет? – недобро уставился на него
Петрусь. – За язычком следите, господин барин…
– И не подумаю, – сказал Сабинин. – Общей
картине я, конечно, верю – под дулом что ж ножки не раздвинуть? Тебе,
поди, иначе и не давали, озабоченному… Но чтоб при этом тебе еще и подмахивали
– это уж, извини, сказки бабушки Настасьи в твердом переплете, рубль тридцать с
пересылкою…
– Заткнись, франтик, – зло посоветовал
Петрусь. – Ушибу…
– Ушиб комар слониху яйцами, до утра от боли ныла…
– Эй, эй! – пытался их удержать рассудительный и степенный
малоросс Федор. – Сдурели оба?
Не помогло – Петрусь первым вылез из-за стола, уронив
стакан. И Сабинин, разумеется, не отступил, вскочил, изготовившись.
Первый удар он отбил без труда, потом пошло труднее –
уральский детинушка был кем-то неплохо выучен японской борьбе джиу-джитсу,
каковую и попытался на Сабинине испытать. Но и Сабинин воспитывался не в имении
графа Толстого, где только и учили трепетной любви к ближнему…
