Каждый не за страх, а за совесть проверял запальники,
которые мастерил. Проклятую трубку полагалось изо всех сил трясти после пайки,
чтобы убедиться, что кислота не просачивается. Ежели после нескольких минут
этих упражнений содержимое не вытекало, запальник на три-четыре дня оставляли
лежать на ватке, пропитанной особой легковоспламеняющейся смесью. Коли ватка в
итоге так и не вспыхивала – изделие считалось доброкачественным.
Однако неугомонный товарищ Козлов однажды придумал довольно
тяжкое испытание…
Он вошел в мастерскую своей обычной, слегка развалистой
походочкой, одетый в новенький и элегантный, только что от хорошего
лёвенбургского портного костюм. Подошел к столу, в своей обычной чуточку
небрежной манере взял чей-то запальник, повертел. Обвел «студиозусов» взглядом,
и в глазах сверкнула этакая дьявольская искорка…
– Ну-с, отлично, запальники проверены, я вижу… –
сказал он небрежно. – Теперь вот что… Разбейтесь на пары. Каждый в карман
по запальнику – и шагом марш за город, на бывший артиллерийский полигон.
Пешком, товарищи, пешочком… Я впереди, все остальные за мной. Дистанция меж
парами – пятьдесят шагов. Всем ясно?
В подвале стояло угрюмое молчание.
– Значит, ясно, – усмехнулся Козлов. – Ну,
быстренько! – сказал он и, сунув в карман один из запальников, такой же
развалочкой вышел.
Чтобы попасть за город, на заброшенный полигон, нужно было
пройти по городу верст пять – учитывая, что запальник может и полыхнуть
прямо в кармане. Прогулочка не из тех, что доставляют удовольствие…
На полигоне запальники бросали сначала запаянными, в каковом
состоянии взрываться им не полагалось, потом – в боевом, открыв донышко.
Оказалось, что все это было лишь «первым курсом». Началось
самое рискованное – самостоятельное изготовление взрывчатых веществ:
пироксилина, «менделеевского пороха», динамита. Но самым вредным и опасным
оказалось приготовление мелинита – той самой взрывчатки, что была изобретена
скандально известным французским умельцем Тюрпеном, а во время русско-японской
войны печально и широко прославилась под именем «шимозы». Знакомый с «шимозой»
отнюдь не понаслышке Сабинин хорошо представлял себе ее колоссальную взрывную
мощь. Впрочем, о том же говорил и Козлов, требовавший от «студентов» особой
осторожности. И все равно каждый, кто плавил в подвале особый состав, мог
считать себя в процессе этого увлекательного занятия наполовину покойником.
В общем, накопленные в подвале запасы всевозможной
взрывчатки были таковы, что уютный пансионат в любой момент мог взлететь на
воздух в самом прямом смысле слова. На его месте осталась бы приличных размеров
яма, а близлежащие доходные дома лишились бы всех оконных стекол до единого. От
тех, кто имел бы несчастье находиться в пансионате в этот момент, не осталось
бы ничего достойного упоминания и похорон. Правда, один из соучеников Сабинина,
здоровый малый по кличке Петрусь (судя по некоторым обмолвкам, откуда-то с
Урала), как-то заявил с ухмылочкой:
– Ничего, ребята, по крайней мере никто ни черта и
понять не успеет. От этого и жить полегче, а?
Сабинина это оптимистическое заявление отнюдь не утешило,
как, впрочем, и остальных. Но что тут поделаешь? Пришлось и далее обитать над
пороховым погребом, в любой миг способном преподнести сюрприз, поскольку
окончание учебы не виделось даже и вдалеке – теперь они учились делать мины на
якорях, ударные «адские машины», фитильные, снаряды с часовым механизмом и
индуктором. Только теперь Сабинин во всей полноте осознал, сколь серьезно и
опасно террористическое подполье – настоящая наука, четкая организация,
профессиональная выучка, кое в чем не уступавшая армейской…
Но каким мирным и уютным выглядел пансионат снаружи…
Глава 5
Неожиданная роль
– Бездельничаете, Николай? – раздался у него над
головой веселый голос.
Он вздрогнул, поднял глаза. У лавочки стояли Кудеяр с
Козловым, безукоризненные денди, франтоватые и свежие. Здесь же был и доктор
Багрецов, хозяин той части строения, что представляла собой короткую палочку
буквицы «Г». На втором этаже он обитал сам, а на первом держал практику.
Сабинину порой приходило в голову: интересно, как держался бы сей почтенный
эскулап, знай он, ч е м наполнен подвал и какие последствия может повлечь
чья-то оплошность или просто досадная случайность?
В том, что доктор ведать ничего не ведал, не было никаких
сомнений – они как-то говорили об этом с Кудеяром, вводившим новичка Сабинина в
курс окружающей обстановки.
Доктор Багрецов в юности был крепко причастен к «Народной
воле», но со временем совершенно отошел от тогдашних нигилистов, вообще от
революционных дел. Правда, в прошлом у него осталось что-то такое, что до сих
пор мешало ему мирно обитать в Российской империи, и доктор много лет жил в
Лёвенбурге, пусть и вполне легально, под своей собственной фамилией и с
надлежащим российским паспортом, но тем не менее на родину не вернулся даже
после широчайшей амнистии девятьсот пятого года. Что-то серьезно
препятствовало, надо полагать. Даже Кудеяр толком не знал, хотя в память былых
заслуг относился к доктору не без уважения и считал, что ему можно доверять (не
посвящая, разумеется, в детали и подробности).
– Скорее уж не бездельничает, а предается поэтическим
мечтаниям, такое впечатление, – сказал доктор.
Он был невысок, крепок и прямо-таки лучился жизненной силой.
Несмотря на то, что в прошлом году ему стукнуло пятьдесят два, в бороде и усах,
не говоря уж о шевелюре, не наблюдалось ни единого седого волоска. Будь он
седым – как две капли воды походил бы на Дедушку Мороза, каким того изображают
на рождественских почтовых открытках: румяный, с крепкими, налитыми щеками,
профессионально добрым, душевным взглядом из-под кустистых бровей. Среди
«студиозусов», народа молодого, физически полноценного и отнюдь не чуравшегося
извечных радостей жизни, давно уже кружили фривольные разговоры о том месте,
какое занимает в жизни доктора Багрецова его очаровательная горничная Ванда,
категорически отвергавшая любые поползновения определенного рода со стороны
прилежных бомбистов. Глядя на доктора, Сабинин этим сплетням вполне верил –
крепок был эскулап, полон здоровья, такой способен и заехать в ухо со всем
нашим уважением, и не разочаровать вечерней порою белокурую красоточку Ванду с
ее вполне женским взглядом, умудренным и довольным…
– Вот почта, – сказал Сабинин, подавая Кудеяру
невеликую стопочку корреспонденции. – Нет, это мое…
– Ну да, я вижу, иначе зачем бы вам вскрывать… –
Кудеяр первым делом бегло прочитал открытку и, как заключил Сабинин, был ее
содержанием неприкрыто обрадован. – Николай, что-то вы и в самом деле
несколько бледны, поэтически, как говорится… Здоровы?
– Да в общем-то… – пожал плечами Сабинин, громко
прокашлялся. Давало о себе знать тесное общение с «шимозой».
– Кашляете, голубчик, нездорóво, – сказал
доктор Багрецов. – Ничего опасного, но все же… Заходите, выпишу вам
что-нибудь легкое и эффективное вроде героиновой настойки. Право же, нельзя
усугублять, не нравится мне такой кашель…
