И все это время неотвязно, непрерывно, как некая стихийная музыка демонического происхождения, в ущелье звонили колокола. Изредка они замолкали – тогда становилось слышно тявканье набежавших шакалов и крики стервятников.
Шакалы явились чуть позже грифов и прочих пернатых по вполне понятным причинам: боялись людей; грифы всегда отличались большей смелостью (или глупостью). Но скоро четвероногие хищники присоединились к крылатым, и ни колокольный звон, ни шум боев их уже не пугали. Многих, очень многих убивало шальными стрелами или камнями, но остальные не желали убираться. Наверное, это было и к лучшему, потому что трупов, лежавших на дне ущелья, с каждым днем становилось все больше. Поначалу запах разложения вызывал у Обхада тошноту, но потом тысячник привык, перешел тот рубеж, за которым на подобные вещи организм просто не реагирует.
Делать было, по сути, нечего. Он выучил назубок все возможные сигналы тревоги, которые следовало бы передать, когда хумины найдут дорогу. Он излазил вдоль и поперек Коронованный; запасы топлива и еды, заготовленные впрок, пожалуй, будут использовать еще и ятру (кто выживет), но на этом – все. Делать было, по сути, нечего.
Джулах вон нашел выход из положения. Жрец раздобыл себе где-то кусок древесины и вырезал из него фигурки: лошадок, грифов, людей. Вырезал даже одну башенку, похожую на Северо-Западную.
У Обхада не было умения мастерить, которое так помогает бороться со скукой. Поэтому он часами сидел у костра, вспоминая прожитое, иногда бродил по склону Коронованного и подолгу спал. Сейчас от него ничего не зависело, оставалось лишь ждать. Он ждал.
Но:
– Когда же наконец все это закончится?
Тысячник еще раз посмотрел в небо, затянутое дымной пеленой, и решил, что неплохо было бы прогуляться. Он и так почти все время на одном месте, скоро в травяной шевелюре Коронованного плешь просидит.
Обхад сказал жрецу, что собирается немного пройтись; тот кивнул и склонился над новой фигуркой.
День, конечно, был не ахти какой, и это маленькое путешествие вряд ли могло стать приятным: крики и шум, порожденные очередной атакой хуминов, смешивались со звоном колоколов и были слышны даже здесь. Но, может, у подножия утеса не так смердит.
В предыдущие прогулки Обхад не спускался так далеко: то ли от лени, то ли от нежелания привлекать внимание ятру. Горцы, правда, больше не появлялись, но тысячник был уверен: Ха-Кынгу его сообщение передали и следить за двумя обитателями Коронованного не перестали.
Тропинка, по которой он спускался, была неширокой и местами извивалась наподобие спятившей змеи. Обхад прошел примерно половину пути и решил было вернуться, но в этот момент его внимание привлекла одинокая фигурка на горной дороге, обегающей подножие Коронованного, – той самой дороге, по которой ятру привели их с Джулахом к утесу. Фигурка двигалась к Коронованному, и даже с такого расстояния тысячник мог определить, что это не горец, – по крайней мере, не похож ни на одного известного ему горца. Те были высокими и тощими, а этот человек – приземистым и плотным.
Обхад помедлил, решая, что же ему делать. Возвращаться за жрецом – не хватит времени. Нужно ловить этого «путника» самому.
Он побежал вниз, пригибаясь, стараясь, чтобы идущий его не заметил. И когда уже у самой дороги присел за валуном, выглянул, – понял: не заметил.
Человек был явно не из этих краев. Хотя кожу и покрывал загар, характерный для всех ятру, был он слабее, чем загар тех же горцев. Да и черты лица…
Так. Посох, котомка за плечом – ничего больше. Но, умеючи, можно убить и посохом. Поэтому…
Обхад прыгнул, как только идущий поравнялся с его укрытием, и схватил незнакомца за шею испытанным приемом, когда любое слишком резкое и упрямое движение плененного приводит к сломанному позвоночнику. Человек вздрогнул, дернулся и тут же почувствовал, что лучше не сопротивляться. Он замер, но – к удивлению тысячника – молчал, как будто от волнения позабыл все слова. Даже не вскрикнул.
Теперь связать руки и…
– Отпусти его, человек Пресветлого. Это кто-то за спиной, скорее всего – ятру. Но только какого демона они вмешиваются?
– Я-то отпущу, – сказал Обхад. – Главное – чтобы вы его потом не прозевали.
Он ослабил хватку и пинком под зад бросил пленника вперед.
– Уж не знаю, как вы его пропустили, но чести это вам не делает. Ха-Кынг обещал, что ни один лазутчик не проберется через ваши заставы. И что я вижу?
– Это не лазутчик. – Горцы обступили Обхада и его «добычу» со всех сторон. – Он ходит здесь уже несколько недель. Он – Обделенный.
– Что значит Обделенный? – недоумевая, спросил тысячник.
– Боги обделили его разумом и отняли способность говорить, – пояснил ятру, бывший, наверное, главным в группе. – Обделенных не трогают, на них – печать Богов.
Обхад рассмеялся трескучим смехом:
– Да? А вы не думали, что Обделенным очень легко прикинуться?
– Но он появился здесь до того, как началась война, – возразил ятру.
Тысячник покачал головой:
– Вот что, ведите-ка его наверх, в наш лагерь, да попросите прийти Ха-Кынга. Вместе и решим, что это за птица. – Обхад указал на Обделенного, поднимавшегося с земли.
Отряхнувшись, тот как ни в чем не бывало стал прилаживать на плечо котомку.
– Давайте, сопроводите его в лагерь. – Тысячник видел, что горцы колеблются, и поэтому настаивал. – Это ведь дело нешуточное. Если я ошибся, лично извинюсь перед этим человеком.
Обделенный не сопротивлялся. Когда горцы подтолкнули его к тропинке, ведущей на вершину Коронованного, он поначалу удивленно взглянул на них, но потом пошел.
В лагере было пусто. Валялась незаконченная фигурка крокодила, рядом лежал оставленный Джулахом нож. Сам жрец, как выяснилось, забрался в шалаш и крепко спал. Обхад не стал его будить, поскольку все равно до прихода Ха-Кынга не собирался ничего предпринимать. Может, конечно, я и ошибаюсь…
К его плечу прикоснулся один из ятру и отозвал к кра: с утеса. Молча показал вниз.
Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: Юго-Восточная падет через час-другой. А может, и раньше
/смещение – последняя агония умирающих углей/
Все дело было в неожиданности. Никто и подумать не мог, что у хуминов получится прорваться именно сегодня. Поэтому и к эвакуации оказались не готовы.
Очередная атака осаждающих не сулила ничего нового, и усталые лучники вместе с инженерами мелких башенных баллист становились по местам, как проделывали это уже несколько дней подряд: так идет на тяжелую, но неизбежную работу крестьянин, которому нужно прокормить семью.
Катапульта в очередной раз вздернула кверху свою ложку, и защитники Юго-Восточной привычно пригнулись, наблюдая за траекторией падения снаряда. Тот рухнул ниже, чем следовало бы, и кое-кто уже стал подниматься, отыскивая взглядом подходящую цель для своей стрелы.
