Где-то сзади шелестел прибой, и астролог отполз туда в надежде вымыть руки и лицо. Вода оказалась грязной, в ней плавали какие-то щепки, листья и тушки мелких насекомых — результаты прошедшей бури. Эльтдон умылся (он знал, что скоро морская соль начнет досаждать и потребуется смыть ее пресной водой, но пока предпочитал не задумываться об этом) и огляделся. Песчаный пляж шириной примерно в двадцать шагов сменялся невысоким кустарником, который в свою очередь уступал место деревьям, образующим довольно-таки густую чащобу.
Неплохо.
Потом он учинил осмотр своей экипировке. Нож и нижнее белье остались при нем, а вот тарр куда-то исчез. Эльтдон философски пожал плечами: астролога больше бы огорчило, если б вместо тарра пропал он сам.
Делать было нечего — эльф отправился вдоль берега, надеясь найти пусть даже малюсенький, но пресноводный ручеек, впадающий в море.
Судьба сегодня, похоже, пребывала в благодушном настроении, и поэтому через некоторое время мечта астролога исполнилась. Да еще как! Прямо перед ним в море вливалась река и, судя по всему, отнюдь не из маленьких. Ее противоположный берег весело зеленел вдали неширокой полоской. А на пляже у моря лежал тарр. Эльтдон просто ошалел от такой удачи.
И чуть было не поплатился за это.
Когда он с тарром в руках шел по прибрежному песку, омываемому набегавшими волнами, лишь испуганно метнувшаяся в сторону рыбка спасла эльфа. Благодаря ей он успел отпрыгнуть подальше от воды, удобнее перехватывая тарр, и увидел огромные клешни, звонко клацнувшие в том месте, где только что стоял, — а мгновением позже рассмотрел и их владельца — огромного прибрежного ракоскорпиона, достигавшего в длину едва ли не двух метров. Членистоногое лежало, зарывшись в желтый, как и его панцирь, песок, и только глаза напряженно следили за окружающим. Вначале Эльтдон хотел оставить хищника в покое, но тут в его раздумья вмешался желудок, громко пробурчавший, что голод, между прочим, не тетка. И даже не дядька.
Тарр меганевреров представлял собой сверхпрочную и очень легкую длинную, тонкую палку. На одном конце она заканчивалась полумесяцем, рожки которого выгибались наружу, а на другом — копьеподобным острием. Эльтдон, особо не раздумывая, выбрал копье — уж он-то за свою долгую неспокойную жизнь узнал, как можно справиться с ракоскорпионом. Острие вошло точно между головным сегментом и следующим за ним члеником тела и, судя по тому, что тварь дернулась только один раз, а потом обреченно затихла, перебило нервную цепочку. Эльтдон понадежнее насадил тушу на тарр и отволок подальше от воды. Потом другим концом перерезал еще шевелившиеся клешни и отхватил шипастый хвост. Так, на всякий случай. Он видывал эльфов, пренебрегших этим и поплатившихся за беспечность. Как правило, они оставались калеками на всю жизнь.
Разумеется, было бы шикарно, если б ракоскорпиона удалось поджарить, но сейчас это не представлялось возможным. Астролог раскроил тушу. Он постарался наестся впрок, и отнюдь не из жадности. Во-первых, мясо ракоскорпиона очень быстро портилось, а во-вторых, его запах должен был привлечь окрестных любителей поохотиться или попировать на трупах. Ни с теми ни с другими Эльтдон не имел желания встречаться.
Он запил сладковатое мясо водой из речки и пошел вдоль берега вверх по течению, отдаляясь от моря и углубляясь в лес. За едой у эльфа имелось достаточно времени, чтобы составить себе план дальнейших действий. Он и составил.
Эльтдон решил искать ближайшее поселение разумных существ. Там он надеялся узнать, где именно находится, а также раздобыть хоть какую-нибудь одежду. А где могут селиться разумные существа, как не у реки?
Опираясь на тарр и раздвигая рукой ветви, эльф пробирался сквозь чащу, напряженный, как туго сжатая пружина. Он знал, сколько разных опасностей скрывается здесь, в этих влажных зарослях с огромными, в ладонь, а то и больше, плотными листьями самых немыслимых оттенков зеленого.
Глаза, наблюдавшие за ним сквозь просветы в листве, сразу отметили опытность одинокого путешественника. И копыта, неслышно ступая по траве, понесли их обладателя вслед за эльфом, но на некотором расстоянии. До тех пор, пока он не решит, что делать с незнакомцем.
9
«У Прометея хоть орел был», — отрешенно подумал Черный. У него вместо одной божественной птицы имелось целое полчище крыс.
Если точнее, это бессмертный звал их крысами. И вправду, маленькие рептилии с острыми мордочками и цепкими зубами чем-то напоминали земных грызунов. Например, своей вечной прожорливостью. Или, если вам угодно, дурной привычкой появляться сразу в огромном количестве, садиться на пол камеры и ждать, пока приговоренный заснет. А тогда острые когти тихонько цокали по полу и острые зубы впивались в живую плоть. И жертва заходилась в крике.
Пока что Черному удавалось каким-то неведомым, сверхъестественным образом удерживать их на расстоянии, не позволив оттяпать больше, чем пару-другую кусков мяса. Пока. Но он знал, что будет день (или ночь, скорее всего, именно ночь), когда крысы осмелеют достаточно, чтобы не бояться совершенно бессильного пленника. Между местными крысами и крысами его родного мира существовала огромная разница, заключавшаяся в их умственных способностях. Но скоро эта разница не будет иметь для Черного значения — когда они поймут.
В соседней камере кто-то заливисто хохотал, наверное вспоминая удачный анекдотец.
10
Он уже почти подчинил себе чужую сущность, когда вдруг понял, что творит, и ужаснулся. Ведь если б он завершил начатое, чужак просто бы слился с ним, передавая ему свое стремление двигаться.
Он содрогнулся от омерзения и вытолкнул чужака прочь.
И успокоенно погас.
11
Кирра видела, что незнакомец умирает. И ничего не могла с этим поделать.
Она знала, что парню, потерявшему так много жизненного тепла, сейчас холодно, очень холодно и даже огонь очага не в силах его согреть. Мальчику бы сейчас ту самую Виниэль, о которой он все кричал в столь редкие моменты, когда приходил в сознание. А не ее, так хотя бы мать, сестру — в общем, по-настоящему любящее сердце. Чтобы легла рядом, прижалась всем телом, всею душою рванулась к нему: «Не уходи. На, возьми частицу моего тепла, возьми частицу меня, только останься, любимый!» Да откуда ж ей взять родичей этого незнакомца? Ведь неизвестно даже, живы ли они вообще, а если и живы, то где сейчас, уж не на другом ли конце мира?
Эх, а паренек-то красивый, ладный. Жаль будет, если…
Да, тяжела ты, жизнь, тяжела и жестока. Играешь с нами, как паук с мухою, — то отпустишь, то завертишь, а всегда в конце концов оказывается, что все это — только чтобы пуще нас запеленать. И пожрать.
Ну ничего, мальчик, ничего. Мы еще поборемся, мы еще поглядим, кто сильнее. Поглядим.
…И плакала украдкой, когда дочки с сыном не было поблизости.
Я должен вспомнить все:
закаты и рассветы, студеный водопад и перевал в горах.
