— Я-то решил, вы сказали это нарочно, чтобы вывести на чистую воду моего неблагодарного потомка!..
— Неужели вы забыли? Законники стараются не лгать без крайней необходимости.
Призрак молчит, вперив в Обэрто мрачный, задумчивый взгляд.
— Готовы ли вы поклясться, мессер, что все три перстня найти невозможно? Вы не знаете, где они?
— Я готов поклясться, что не знаю, где они находятся. И что все три вряд ли когда-нибудь станут доступны вам, вряд ли вернутся в сокровищницу рода Циникулли. Этого достаточно?
— Увиливаете, мессер? Или хотите смерти этого молодого человека — ведь один из трех — у него на пальце, так?
— Я — не ювелир, синьор Бенедетто. И не способен определить, поддельный ли перстень у Фантина или настоящий. Тот, что вы мне прислали тогда в «Стоптанный сапог», как вы сами утверждали, был поддельным.
— Мы проверили все семь — и оказалось…
— Я помню. Так вот, повторяю: я не знаю, поддельный ли перстень у Фантина.
Синьор Бенедетто щурит глаза.
— Значит, вы видели все три, так?
— Я видел очень много перстней, синьор Бенедетто. И все были похожи на ваши.
— Что… что вы хотите этим сказать?!
— Не кричите, разбудите ребенка, — но малыш на руках у Обэрто уже и сам проснулся. Он поморгал, скривился было недовольно и собрался возопить о том, что пеленки мокрые и надо больше внимания уделять детям, а не старикам, к тому же давно мертвым, — но вдруг распахнул глазенки, выпростал ручку и потянулся к рукаву синьора Бенедетто.
— Я понимаю, чего вы добиваетесь, мессер, — громыхает тем временем призрак. — Ваша хваленая законническая справедливость, да? По перстню каждому бастарду; вам-то что, не вы столько веков заботились о чести Циникулли!.. Не вы…
В этот момент он осекается и изумленно глядит вниз, на свой рукав, за который его дергает пра-пра-пра… (мадонна ведает, сколько раз «пра») внук.
— Но как?!..
Пальцы малыша уверенно держатся за призрачную ткань, мнут ее, тянут на себя. На лице ребенка — блаженная усмешка: вот ведь какую игрушку себе нашел!
— Скажите ему что-нибудь. Все-таки ваш потомок.
Но синьор Бенедетто лишился дара речи, он только и может, что, выпучив глаза, смотреть на младенца, схватившего его за рукав.
Внизу, на лестнице, хохочет, ухватившись за живот Малимор.
Вот только в глазах сервана — слезы.
2
До вечера отдыхали — насколько это удалось при двух требующих внимания младенцах, которые отоспались в библиотеке у синьора Леандро и теперь давали жару. Один раз даже кто-то из постояльцев приходил ругаться: «зачем дитев мучаете?!»
«Еще неизвестно, кто кого!» — хмуро отозвался Фантин, в который раз меняя пеленки. И добавил: «Надобно нам, мессер, кормилицу завесть, без нее не справимся».
Рубэр, хозяин «Сапога», знал одну, так что вскоре близнецы донимали уже ее. Впрочем, кормилица и малыши быстро нашли общий язык и в целом были довольны друг другом.
Остаток дня Обэрто провел в глубоком сне, отдыхая после давешних событий. Жаль, времени на это было мало: только-только смежил веки, а уже — вечер, и Фантин трясет за плечо: «Вы просили разбудить, мессер, когда придут воскрешатели. Ну, так они уже явились. Ждут внизу, в зале».
— Идем, — и они спускаются к ресурджентам, заглянув сперва к кормилице («Все в порядке? Спят? Ну, пусть спят»).
Оба алоплащника, как по команде, встают, едва завидев Обэрто и его спутника.
— Наша договоренность остается в силе, мессер?
— Разумеется.
— Тогда по пути вы хотя бы вкратце просветите нас по поводу случившегося на самом деле?
— Собственно, вкратце я уже рассказал — сегодня днем, у синьора Леандро.
— Там ни словом не был упомянут след, — напоминает фра Клементе.
— Так ведь и говорить не о чем. Следа больше нет. Состава преступления — тоже, поскольку результаты напрочь отсутствуют. О самом событии знают всего-то несколько человек, но болтать не будет ни один, да и кто им поверит? Словом, можете не беспокоиться: то, что случилось, как будто и не происходило вовсе.
— Очень хорошо, — кивает старший алоплащник. — Осталось выяснить, кто же совершил это.
— А вы так и не поняли? — почти с сожалением смотрит на него Обэрто.
Фра Клементе наконец начинает догадываться; он пристально смотрит на магуса, будто хочет убедиться, что тот не лжет.
— Тогда тем более… — шепчет потрясенный ресурджент. — Тогда… что ж, что же… Может, оно и к лучшему. Да, — говорит он уже решительней, — несомненно, к лучшему. И вы правильно сделали, мессер, что именно так поступили в этой… непростой ситуации. Иначе… я даже затрудняюсь предугадать все возможные последствия. Но волнения в народе, смуты… — Он качает головой, представив все это и многое другое. — Да, вы поступили единственно возможным образом!
Обэрто невесело усмехается. «Как будто я мог поступить иначе! Как будто от меня вообще что-то зависело в этой истории».
Тяжело опираясь на трость, он идет по пустеющей мостовой, вечер плавно перетекает в ночь, улица — в дорожку кладбища, где вместо домов — склепы, склепы, с ангелами, скелетами, «…покойся с миром» и крысами, выбирающимися из нор и чутко нюхающими воздух: как оно там, чем сегодня душа успокоится? (и — чья?); под ногами шелестит мелкий гравий, ветер играет листвой и норовит бесстыдно задрать плащи ресурджентов, но, убоявшись шитых золотом фениксов, отступает.
Черный, печальный гриммо на башне глядит сверху на четверых пришлецов, но не торопится бить в колокол.
(«Он знал уже тогда. Поэтому и звонил, — признался синьор Аральдо вчера вечером после того, как изложил магусу свою просьбу. — Мы, видите ли, неплохо ладили. Пожалуй, он один из немногих, кто будет печалиться по мне, когда я уйду.»)
Обэрто, за ним ресурдженты и Фантин входят в фамильный склеп Аригуччи. Призрак синьора Аральдо не заставляет себя ждать. Сегодня он одет торжественно и строго, на лице его блуждает рассеянная улыбка, медаль с всадником, пронзающим дракона, блестит особенно ярко.
— Здравствуйте, фра Клементе… Конечно, помню! Вы ведь меня к жизни вернули… хоть и не совсем полноценной, а все-таки. И сегодня, кажется, вам снова предстоит сыграть роль моего благодетеля.
— Где бренные останки? — невозмутимо спрашивает ресурджент. Устав ордена не велит ему беседовать на посторонние темы с призраками, которые подлежат окончательному упокоению.
— Ах да, простите, что отнимаю ваше драгоценное время! Останки где и положено, в гробу — полагаю, вы читать умеете? «Синьор Аральдо Аригуччи, fundator фамилии Аригуччи» и прочее в том же духе. Приступайте, не стесняйтесь.
