Хотя, конечно, работать на публику притомился. Берет мехи, кружки берет, шагает прямиком к «Цирцее», посреди дока возвышающейся. Кое-как карабкается по трапу (тросточка оставлена у входа, хоть, конечно, с ней было бы сподручней).
Залез наконец. Другой бы уже сто раз оступился и — пиши пропало: падать далеко, разбился бы всенепременно; но Обэрто видит в темноте не хуже, чем днем, поэтому обошлось без неприятностей.
Оказавшись на палубе, магус направляется к носу корабля. Останавливается на самом краю, развязывает мех и брызгает вином на женскую статую, поддерживающую бушприт:
— Мир тебе!
Кто бы увидел сейчас магуса — решил бы, что тронулся умом бедняга. Сперва ящики роняет и визжит дурным голосом, теперь вином дорогущим поливает деревяшки. Беда, сгорел человек на работе, не выдержал душевного напряженья! Гляди, гляди, уже и черти ему мерещатся!..
Черт, господа, действительно имеет место быть. То есть, ежели издалека и в темноте, да не слишком приглядываясь, можно принять явившееся существо за черта (что и случилось несколько дней назад с рыбаком Марком, который сейчас допивает последнюю кружку в таверне и еще не обнаружил Фантина, за ним следящего). Обэрто же, не в пример Марку, в темноте видит хорошо — да и знает наверняка, кто пожаловал.
Клабаутерманн. Тьфу, пропасть, слово не италийское, пока выговоришь — язык в морской узел завяжется! И сам гость — не из наших краев, северянин. Откуда взялся на «Цирцее», как туда попал? Да вместе с древесиною, из которой изготовили саму Цирцею — не корабль, а носовую фигуру. А если уж быть совсем точными, то вторую носовую фигуру, первая-то разбилась во время одного из рейсов, поэтому купили новую — а вместе с нею на галере поселился клабаутерманн.
«Откуда вы о нем узнали?» — спросит завтра Фантин.
Обэрто пожмет плечами: «Сопоставил отдельные факты. Ты ведь не раз был в порту. — Фантин содрогнется, вспоминая горящие рыбацкие хибары, и молча кивнет. — Значит, замечал, что в гавань Альяссо частенько заходят корабли с большим водоизмещением. Следовательно, глубина в гавани не маленькая — и вот так, за здорово живешь распороть днище о скалы «Цирцее» было бы сложновато, даже если предположить, что все на ее борту упились вусмерть и не следили, куда плывут. Теперь о команде. Помнишь, дознатчики обнаружили за ними кое-какие грешки? Я далек от того, чтобы уверовать в столь явную и скорую Божью кару за преступления — и потому предположил, что здесь не обошлось без вмешательства некой третьей силы, неучтенной, но вполне земного происхождения. Каковая должна была находиться на судне в момент отплытия (это раз) и крайне отрицательно относиться к преступлениям команды (это два). И (три) сила эта знала о преступлениях моряков «Цирцеи» тогда, когда никто в Альяссо о них даже не подозревал. Отплывая, они не взяли с собой ни одного пассажира, вообще никого из посторонних…»
«И откуда вы только успели все это узнать?» — удивится Фантин.
«Частично — видел сам, пока жил в городке, а кое-какие детали уточнил с помощью дона Карлеоне».
«Но про этого… про клаптерьмана… дон Карлеоне ничего ведь не знал?»
«Зато про клабаутерманнов знал я. Когда я запросил у Папы все, что известно о «Цирцее», он, среди прочего, разведал и про поломку носовой фигуры. Причем случилась она на северо-западе, в Лиссбоа, и для меня это оказалось последней картинкой в мозаике. Потому что именно в носовых фигурах северных парусников обитают клабаутерманны».
«Да кто ж они такие-то?!»
«Дальние родственники наших пуэрулли. Если правы те ученые, которые отстаивают теорию взаимопревращений… хм, словом, не исключено, что клабаутерманны когда-то были древесными духами, вроде элладских дриад, но со временем… превратились в клабаутерманнов. Кое-какие черты их характера только подтверждают эту теорию. Как и древесные духи, клабаутерманны очень чутки к несправедливости и, уж прости за каламбур, на дух не переносят на борту своего корабля преступников: преследуют, иногда очень жестоко мстят тем, кто крадет еду из камбуза, проходу не дают сквернословам и пьяницам».
«Как же так? — будет недоумевать Фантин. — Ведь команда «Цирцеи» занималась каперством не один месяц! Да и работорговлей тоже не перед прибытием в Альяссо решили промышлять. Чего ж раньше этот ихний грабькарман бездействовал?»
И тогда Обэрто расскажет ему вкратце то, о чем скоро сам узнает, — но сперва нужно еще поздороваться с клабаутерманном и найти с ним общий язык, ведь этот северный пуэрулло изрядно разгневан и не очень-то склонен вести светские беседы. Фонарь-то он погасил — и явно с намеком, что незваному гостю лучше убраться отсюда.
Со стороны магуса первый шаг к примирению сделан: носовая фигура окроплена вином, произнесена приветственная формула. Но как поведет себя пуэрулло?
Пока что он медлит. Жмурит громадные, как у кошки, глаза, прядет остроконечными ушами (их Марк той ночью принял за рога), поводит из стороны в сторону хвостом с кисточкой на конце.
— Чего тебе? — спрашивает.
— Я пришел с добрыми намерениями.
Клабаутерманн ухмыляется, показывая два ряда мелких, похожих на иголки, зубов:
— Это ведь у вас, у людей, есть пословица о дороге, вымощенной добрыми намереньями?.. А шумел зачем?
— Для солидности, — улыбается Обэрто. — Чтобы хозяин доков понял, какой ты свирепый и решительный.
— …а ты — отважный, да? Цену себе набиваешь? — клабаутерманн хихикает, тычет пальцем в мех с вином: — Налей-ка. — И, пока Обэрто наливает: — Пришел меня выжить отсюда?
— Разве ты живешь? — парирует магус. — Насколько я знаю таких, как ты, «Цирцея» для тебя больше не подходит: слишком много крови и смертей.
Клабаутерманн в ответ тихо, угрожающе шипит, топорща шерсть на загривке. Глаза его вспыхивают двумя золотистыми лунами, хвост хлещет по палубе.
— Ты смеешься надо мной?! Человек, не играй с огнем, не советую!
Обэрто как будто не обращает внимания на тон, он протягивает кружку собеседнику, наливает себе и садится прямо на доски, прислонясь спиной к фальшборту.
— Хватит ворчать. Я пришел с деловым предложением, а не для того, чтобы дразнить тебя. Садись, выпей, поговорим.
— Почему ты здесь? — холодно спрашивает клабаутерманн. Кружку он взял, но пить не спешит.
— Я же сказал…
— Не путай! Ты сказал, зачем пришел. Но не ответил почему.
— Я — магус-законник. Слышал о таких?
Клабаутерманн отрывисто кивает.
— Расследую дело о пропаже тех перстней, из-за которых и попалась вся команда «Цирцеи». Хочу понять, что же произошло на самом деле. К сожалению, подеста поспешил с казнью, поэтому ты теперь — единственный, кто знает правду о событиях той ночи. Вот я и предлагаю сделку: ты поможешь мне, я — тебе. Идет?
— Надо подумать, — и клабаутерманн наконец-то отпивает из кружки!
