И все-таки он перепугался.
За долгие годы Тодаро нажил не одну чертову дюжину врагов: все эти вдовы, сыновья, лишенные отцов, и прочая, прочая. Прежде-то сам папа (не Карло — римский) покровительствовал маэстро; по правде сказать, было за что: чеканы для монет, несколько талантливо выполненных медалей, дароносицы, реликварии… всего не перечислишь. Да и в стеклодувном ремесле маэстро разбирался не хуже венесийских мастеров — зря, что ли, учился у некоего искусника с острова Мурано?!.. Словом, пока Тодаро оставался при папском дворе, он был защищен от нападок недоброжелателей.
Однако и восседающие на престоле Петровом — смертны: и вскорости после кончины покровителя маэстро Иракунди пришлось в спешном порядке оставить Ромму, а также позабыть на какое-то время о Фьорэнце, Венесие и прочих крупных городах. А впрочем, в Альяссо тоже жизнь на месте не стояла!
Здесь Тодаро взял под свою опеку местный Папа. Власти у него, пожалуй, было больше, чем у покойного Евгения Упорствующего, но и ко всякого рода вольностям призрак «крестного отца» относился не в пример суровее. Маэстро пришлось научиться обуздывать свой взрывной темперамент: единожды дав согласие сотрудничать с Папой, он уже не мог пойти на попятную. Да и некуда было ему бежать: нынче за мертвого Тодаро Иракунди во всех прочих местах платили больше, чем за живого. Сам Карло и дал ему понять, что к чему; но он же без обиняков заявил: «Пока ты со мной, твои враги — мои враги». И велел костехранителям показать Тодаро содержимое холщового мешка, принесенного вместе с Папиной урной.
Тодаро узнал головы тех троих. При жизни они считались лучшими брави Фьорэнцы, то бишь наемными убийцами.
В тот день Иракунди и Папа заключили договор, который ни одна из сторон не нарушала все эти годы.
(Маэстро никогда не узнал: был еще четвертый браво, которому накануне встречи с Иракунди Папа велел сидеть у себя в номере и «ждать вестей». После встречи браво предложили покинуть Альяссо, на выбор: в каюте отплывавшей галеры или же в трюме оной, бездыханным и в мешке. Можем только предполагать — впрочем, с достаточно высокой степенью вероятности, — какому из двух способов отдал предпочтение браво-везунчик.)
Сотрудничество с Папой не требовало от Тодаро чрезмерных усилий или топтанья обеими ногами по горлу своей песни, чем так любят стращать доверчивый люд монахи-моралисты. До встречи с «крестным отцом» маэстро случалось выполнять разные заказы, в том числе не совсем сочетающиеся с представлениями о профессиональной чести. Маэстро давно решил для себя одно: гений и злодейство несовместимы — в том смысле, что первый априори делает невозможным второе (в собственной гениальности он никогда не сомневался).
Жизнь покамест не спешила опровергнуть его убеждения. Скорее, наоборот — подтверждала.
Что же до наемных убийц, то Папа Карло исправно соблюдал договоренность: пустоголовые молодчики, падкие на звон монет и не гнушающиеся замарать руки кровью, более не тревожили покой маэстро.
То есть до сегодняшнего дня не тревожили.
Тодаро с досадой думает о невнимательности своего патрона и заодно ищет взглядом боевой кинжал, который только что лежал же рядом! — для таких случаев и куплен, и обычно носим был на поясе, но сегодня, как назло, маэстро Иракунди снял его на минуточку, когда работал над восковой моделью статуи одного славного кондотьера, — снял и куда-то положил — и вот, теперь-то что делать?! Гость явно не из пугливых да еще магией владеет.
— Я пришел к вам с мирными намерениями.
Ну да, поверили ему, как же! Не сосчитать, для скольких простецов эти слова были последним, что они услышали.
А все-таки игру поддержать надо: время потянуть, с мыслями собраться.
— Чем могу служить, сьер?..
— Мое имя вам ни о чем не скажет.
(Кто бы сомневался!)
— Но имя человека, приславшего меня… — (Маэстро отыскивает наконец взглядом кинжал. Теперь он одновременно размышляет, как бы добраться до дальнего угла мастерской, и вспоминает, кому в последнее время мог насолить — или кто мог бы столь долго помнить обиду; это ведь его, заказчика, имя…) — …полагаю, вам известно.
Простота и натиск — вот успешнейший из приемов; маэстро Иракунди прыгает на гостя, отталкивает и мчится туда, к заветному кинжалу!
— Дон Карло говорил, что с вами непросто найти общий язык, — невозмутимо подытоживает гость. — И все-таки он рекомендовал мне обратиться именно к вам.
Маэстро оборачивается: в руке — оружие, в глазах — растерянность, быстро сменяющаяся пониманием.
— Ах вот оно что! — и Тодаро Иракунди хохочет, запрокинув лобастую голову к потолку. — Вот, значит, как! Тогда поговорим, уважаемый. Конечно, поговорим.
Все описанное заняло совсем немного времени: подмастерье только и успел, что переброситься парой слов с «голосом» да подойти к двери. Маэстро велит ему: «Больше ко мне никого не впускать! И сам не смей входить, слышишь?» — а затем гость выкладывает на рабочий стол некую вещицу и небрежно спрашивает:
— Вы могли бы изготовить точно такой же?
Маэстро смотрит на предмет, принесенный гостем, и с уст Иракунди поневоле слетают отборнейшие ругательства.
— Неужели слишком сложно для вас? — с почти наивным изумлением в голосе уточняет гость.
— Прежде чем отвечать, мне необходимо переговорить с доном Карло.
— Его «голос» пришел вместе со мной. Полагаю, он ответит на все ваши вопросы и разрешит все сомнения.
— Проклятие! Откуда у вас… это, мессер?
— Дон Карло…
— Ах да, Папа, — досадливо морщится ювелир. — Так что сказал Папа?
— Что вы мне поможете и не станете задавать лишних вопросов.
— Я, уважаемый, лишних и не задаю, — насупившись, сьер Тодаро переступает с ноги на ногу: ну чисто медведь, разбуженный охотником-неумехой! Сейчас ка-ак приласкает мохнатой лапой — мало не покажется! — Вы, уважаемый, может, не знаете, что за такие вот перстеньки вчера премного людей повесили. Хотя, — добавляет, — вряд ли вы не знаете, так ведь? Вы потому и пришли ко мне, что я выдал их шкипера.
— Я пришел к вам, маэстро, потому что вы — лучший. Никому больше в Альяссо не под силу сделать точно такой же перстень. Или посоветуете кого-то более способного?
Тодаро Иракунди затравленно глядит на магуса. А тот с отстраненным любопытством ждет: ударит ли маэстро? продолжит отпираться? сломается?
— Кто вы? — спрашивает ювелир тихо.
Обэрто доволен: «Все-таки сломался. Значит, поговорим».
7
На ступеньках у входа в ювелирную лавку подмастерье и «голос» прихлебывают из увесистых кружек и молча глядят на прохожих. Для обоих это редкий случай передохнуть от трудов, вот и цедят мгновения, как вино — не спеша, со смаком. Оба знают в этом толк.
Послеобеденное солнце покрывает позолотой дверные кольца и петли, навевает мысли о вечном. Как будто почувствовав настроение подмастерья и «голоса», в конце улицы появляются двое господ в алых плащах. На правом плече у каждого по фениксу — не настоящему, разумеется, а вышитому, причем действительно золотыми нитками. Фениксы на плечах корчатся в вышитом же пламени: то ли сгорают, то ли возрождаются. Господа неспешно вышагивают, перебрасываясь на ходу скупыми фразами. Каждая — на вес золота.
