Дэвид никому не рассказывал о своих чувствах. Дело было не только в том, что эта информация могла его убить, просто любой из коллег поднял бы Дэвида на смех, узнав, что он искренне считает, что сделал большое научное достижение, разобравшись в каракулях, которые спектрометр всегда пытается распечатать вместе с основными диаграммами. Но Дэвид понимал, в чем состоит главное отличие задачи в школьном учебнике от теоремы в докторской диссертации. Главное отличие в том, что задача решена давно, а теорема впервые доказана. Все остальное вторично. Теорема может быть очень простой, но от этого она не перестает быть теоремой. Чтобы человек стал великим ученым, совсем не обязательно, чтобы теорема, которую он доказал, была сложной, главное — чтобы она была нужной. А сейчас у Дэвида появилось чувство, что он может сделать что-то такое, что окажется нужным. Он не мог толком объяснить, откуда взялось это чувство, оно просто было.
Уже лет двадцать ни один человек не вглядывался в длинные строчки, которые спектрометр печатает мелким шрифтом под диаграммами. Действительно, зачем смотреть на текст, если все и так видно по диаграммам? Но Дэвиду пришлось посмотреть на эти строчки, и посмотреть очень внимательно.
Он вернулся к ним тем же вечером. Ибрагим велел уничтожить все материалы экспертизы, прозрачно намекнув, что тайна, к которой прикоснулся Дэвид, относится к категории «перед прочтением съесть». Дэвид не спорил, он понимал, что материалы должны быть уничтожены, но что-то не давало ему это сделать. Ему хотелось вновь и вновь просматривать файлы, свидетельствующие о том, что он способен не только писать рутинные бумажки, но и решать задачи, ответы на которые пока никому не известны. Наверное, Эйнштейн с таким же упоением рассматривал листок бумаги, испещренный каракулями, среди которых затерялась бессмертная формула Е=mс2. Дэвид понимал, что глупо сравнивать себя с Эйнштейном, но ничего не мог с собой поделать. Ему очень хотелось верить, что он ни в чем не уступает Эйнштейну.
В какой-то момент Дэвиду показалось, что он заметил ошибку в спектрограмме, точнее, не в самой спектрограмме, а в результатах ее интерпретации. Распределение энергий в оболочке 4–2, да и 4–3 тоже, немного отличалось от того, что должно наблюдаться в соответствии с теорией. А если представить данные в табличном виде… провести вращение по методу варимакса… Нет, аномалия все равно налицо. А если взять другой материал, например сульфат бария… Тоже аномалия, но на грани погрешности. Должно быть, на погрешность ее и списывали. А если подумать, как повысить точность…
Только через двенадцать дней Дэвид уничтожил результаты экспертизы золотого цверга. К этому времени у него накопилось достаточно других результатов. Тогда он еще не знал, во что выльется его новое увлечение, но не прошло и полугода — и, черт возьми, это же Нобелевская премия! Хотя нет, Нобелевская премия ему не светит по той простой причине, что связь с Землей прервалась и никто не знает, когда она восстановится, если восстановится вообще. Но это ничего, главное теперь то, что народу Деметры не придется долго сидеть на голодном энергетическом пайке. Лет через пять в подвале каждого дома будет работать портативная электростанция, помещающаяся в большой чемодан и почти не требующая обслуживания. И это будет еще один шаг на пути к светлому будущему, о котором каждый день твердит по телевизору Джон Рамирес. Забавно, только вчера он говорил о грядущем технологическом прорыве. В жизни бывают поистине удивительные совпадения.
8
Рамирес поднял голову и не поверил своим глазам. На пороге кухни стояла Галя, а из-за ее плеча выглядывала Полина. Самая настоящая Полина собственной персоной, она смотрела на Джона странным взглядом, смысл которого Рамирес не мог выразить словами, но сразу понял, что она хочет ему сказать.
Галя склонила голову набок и нежно улыбнулась.
— Ты не сердишься, Джон? — спросила она. — Я знаю, у вас была размолвка, но…
Рамирес смотрел на Полину и ничего не понимал. Полина выглядела смущенной, немного испуганной и какой-то… Да, она выглядела искренней, и это было ново для Рамиреса, раньше он никогда не видел ее такой. Да, «искренность» — самое подходящее слово.
— Прости меня, Джон, — сказала Пдлина. — Я не хотела так с тобой поступать, меня заставили. Ты ведь знаешь, какая у меня была работа. Ты презираешь меня?
Презирал ли он ее? Разве можно презирать того, кто честно делает свою работу? Проститутки нужны при любом режиме, и светлое будущее не является исключением. Полина нехорошо поступила, что не сказала Рамиресу, что не любит его, а просто работает, но разве можно упрекать ее за это? Она подарила ему столько чудесных дней и ночей, что это с лихвой компенсирует унижение, которое давно перестало травить душу, за что спасибо Гале.
— Нет, Полина, — сказал Рамирес, — мне не за что тебя презирать. Ты отлично справилась со своим заданием. Как у вас с Анатолием, все в порядке?
Полина всхлипнула.
— Анатолий исчез, — сообщила она.
— Как исчез? Куда?
— Не знаю. Никто не говорит. Рамирес нахмурил брови.
— Галя, ты спрашивала у Ибрагима?
— Спрашивала. Он сказал, чтобы я не лезла не в свое дело.
— Он не сказал, что Анатолий погиб?
— Нет.
— Значит, Анатолий жив. Ибрагим не стал бы скрывать от тебя смерть Анатолия. Должно быть, он на каком-то задании…
— Джон, — сказала Галя, — можно, Полина поживет с нами?
— Можно, но…
— Я тебя люблю! — провозгласила Галя и чмокнула Джона в щеку. — Ты такой замечательный! Когда ты говорил, что не требуешь верности, я сначала тебе не поверила.
— Так вы…
— А что? Тебя это раздражает? Обычно мужчины…
— Нет-нет! Я хоть и похож на пещерного человека, но не настолько. Но я не думал…
Галя игриво улыбнулась и потерлась о плечо Рамиреса, как ласковая кошка.
— Я всегда знала, что ты самый лучший мужчина на свете, — заявила она. — Пойдем в спальню?
— Прямо сейчас?
— А что? Ты против? Ты не любишь любовь втроем?
— Я… э…
Эту ночь я ждал давно.
Счастье льется, как вино.
Дай любовь и получи вдвойне.
Верю я, что мы с тобой
Ускользнем тропой ночной
В рай, который ты подаришь мне.
Я явился, ваша честь.
Мы с тобой свободны здесь.
Звенья цепи падают вокруг.
Пусть кривятся те, кто глуп.
Правил нет для наших губ.
Нам закон не писан, милый друг!
В мир врываются мечты.
В целом мире я и ты.
Слезы счастья падают из глаз.
Растворись со мной в ночи,
Плачь и смейся и кричи.
В эту ночь возможно все для нас.
Рамирес не знал, кому посвящено это стихотворение — Гале или Полине. Он с удивлением (и с удовольствием) обнаружил, что может любить двух женщин одновременно и не видеть в этом ничего необычного или, тем более извращенного. И в самом деле, что плохого, если три человека любят друг друга? Почему то, что можно делать вдвоем, нельзя делать втроем?
