Я говорил? Неужели? Насколько я помню, я об этом даже не думал. Но это вполне может быть правдой. Допустим, в те времена, когда Вудсток еще не был изолирован от остальной вселенной, он каким-то образом получил доступ к Убежищу и теперь предоставил этот доступ мне. Или, быть может, Убежище было построено Вудстоком. Или вообще находится на Вудстоке. Нет, последнее маловероятно, потому что в фольклоре Сэона Школа и Убежище – два разных мира. Что, впрочем, ни о чем не говорит, сказки и легенды могут искажать информацию очень сильно.
– Может, и Вудсток, – сказал я. – Не знаю.
– Ты уже который день нудишь: не знаю того, не знаю сего, – сказала Эзерлей, – не пора ли все разузнать?
Эзерлей была права, но ее слова вызвали у меня раздражение. Действительно, мне давно пора поговорить по душам с Вудстоком, не с той его частью, что прячется в моей душе, а со всем планетарным разумом в целом. Но неприятно, что эта идея пришла в голову не мне. Я привык считать Эзерлей не то чтобы тупой, но однозначно не такой умной, как я, а теперь непонятно, кто из нас тупее.
«Связь с планетой Вудсток в режиме телефона», – мысленно произнес я и снял трубку телефонного аппарата.
Телефон молчал, из трубки не—доносил ось даже гудков, зато в моем мозгу прозвучал голос:
«Положи эту дрянь на место. Не люблю излишних иллюзий».
«Вудсток?»
«Да, Вудсток. Я давно жду, когда ты догадаешься со мной поговорить».
«Почему ты сам не позвонил?»
«Это невозможно, ты ведь в Убежище».
«Оно блокирует все входящие звонки?»
«Оно блокирует все. Чтобы с тобой связаться, ты должен дать явное разрешение».
«Даю тебе разрешение связываться со мной в любой момент».
«Спасибо».
В голосе Вудстока прозвучал сарказм.
«Неужели даже ты не мог сюда пробиться? – спросил я. – И почему твой агент ничего не сказал мне?»
«Мой, как ты говоришь, агент неспособен к самостоятельным действиям».
«Но он самостоятельно просканировал планетарный узел Земли».
«Он действовал в соответствии с программой. После того случая на Шотфепке он стал немного параноиком».
«Откуда ты знаешь, что было на Шотфепке?»
«Он мне сказал».
«Когда? Только что?»
«Нет. В отличие от тебя, он не упускал ни одного случая, чтобы поделиться информацией».
«Ты знаешь все, что со мной происходило?»
«Да».
«Почему же не вмешивался? На Шотфепке твоя помощь пригодилась бы».
«На Шотфепке моя помощь была не нужна, ты и без меня справился. Да и не мог я помочь».
«Ты же только что сказал…»
«Слушай внимательно то, что я говорю. Про барьеры забыл?»
«Которые окружают твою планету?»
«Можно сказать и так. Вообще-то, моя планета и я – практически одно и то же».
«Да, конечно. А кто поставил эти барьеры?»
Мне показалось, что Вудсток улыбнулся.
«Все повторяется, – сказал он. – Каждый раз все повторяется, детали другие, но суть остается той же самой. Вначале разумные существа тянутся к знаниям, жадно хватают все, до чего могут добраться, они думают, что вместе со знаниями получают всемогущество, но это не так. И когда они понимают это, они отгораживаются забором. Один философ твоего мира сказал, что тот, кто умножает знания, умножает печали. Он прав, но разве это повод отказываться от познания?»
«Не знаю. С одной стороны, в знании самом по себе ничего плохого нет. Но людям свойственно превращать любые сведения в орудия уничтожения».
«Не только людям, таковы все гуманоиды и рептоиды. А если брать в целом, около половины разумных рас имеют критический уровень агрессивности. Люди не являются исключением».
«По-моему, яхры гораздо агрессивнее».
«Ты не прав. Ты видел на Шотфепке только притон, а по нему судишь обо всей планете. На твоей любимой Земле подобных заведений не меньше».
Я вспомнил многочисленные сюжеты новостей про то, как красивой девушке обещали работу танцовщицы, а по приезде отобрали паспорт и продали в бордель, и решил, что слова Вудстока недалеки от истины. Но как-то неприятно думать, что мы, люди, в масштабах галактики выглядим такой несимпатичной расой.
«Вы не самая несимпатичная раса. И вообще, это понятие в масштабах галактики неприменимо. У каждой расы своя система понятий, то, что нормально для одних, у других считается преступлением. Во вселенной все относительно».
«Ладно, пусть будет так. Давай лучше поговорим вот о чем. Ты сказал, что общение с тобой для всех разумных рас заканчивается одинаково».
«Я говорил не так. Оно развивается в одном направлении, но множество мелких деталей, накапливаясь, поворачивают ход событий в ту или иную сторону, и конечный результат не могу предугадать даже я».
«Даже? Ты считаешь себя самым умным существом во вселенной?»
«В отношении разумных существ понятие „самый умный“ неприменимо. Все, доступное одному разуму, доступно и другому, разница только в скорости мышления и объеме памяти, но это не главное. Главное у всех одно».
«И что же?»
«Способность справляться с задачами, решение которых неизвестно. Способность открывать и изобретать новое. Способность изменять законы бытия».
«Изменять законы бытия – это магия».
«В каждом разуме есть нечто магическое. Разум, неспособный примириться с собственной ограниченностью, рождает понятия, выходящие за рамки познаваемой Вселенной. Большинство рас придумывают богов, некоторые придумывают магию, у вас есть и то, и другое. У вас религия и магия противопоставлены друг другу, но это просто случайное отклонение от основной линии. В других мирах случаются и большие изменения».
«Ты говоришь о магии, как будто она существует».
«Она существует. Ты делаешь то, чего не понимаешь, что и есть магия. Когда ты впервые привел в действие деструктор, это была магия».
«Деструктор – это техническое устройство».
«В тот момент для тебя это была магия».
«А вот и нет. Я сразу понял, что это техническое устройство».
«Ты веришь в то, что говоришь, но это неправда. Каждый раз, когда разум сталкивается с непознанным, в душе активируется магическое. И только потом, когда непостижимое познается, разум навешивает на осознанное другой ярлык. Незнакомое техническое устройство, неизвестное природное явление, новая элементарная частица, единство и борьба противоположностей… Ярлыков много, разумные существа придумывают их постоянно. Ни один ярлык не отражает сути явления, к которому он приклеен, но без этого труднее мыслить. Чтобы предсказывать поведение первооснов бытия, люди ломают головы над дифференциальными уравнениями, они решаются только в частных случаях, но эти случаи дают человечеству основание полагать, что оно докопалось до истинной сути вещей. Но это не более чем иллюзия, истинная суть вещей непостижима. Если мыслить в религиозных категориях, молено сказать, что бог непознаваем. Ваши философы любят повторять, что природа тоже непознаваема, но они не понимают, что природа и бог тождественны. Ты зря так реагируешь, в этих словах нет ничего обидного. Рано или поздно тебе придется понять, что лишь на словах ты признаешь свое несовершенство, а на деле все еще нуждаешься в иллюзиях, и главная из них – иллюзия значимости. Ты не готов признать себя безымянной каплей в океане вселенной, ты хочешь думать, что твоя жизнь и твоя душа имеют ценность не только для тебя. Разум говорит, что это неправда, и тогда ты перестаешь мыслить и начинаешь верить. Вера помогает жить, она дает опору в пути к горизонту. Жизнь разумного существа подобна путешествию по льду – малейшая оплошность либо уводит тебя в сторону, либо сбивает с ног. Но у тебя есть вера, она подобна костылю, который ты втыкаешь в лед при каждом шаге. Вера не дает тебе сбиваться с пути, это так удобно, что ты больше не мыслишь своего бытия без костылей, хотя и догадываешься, что, отбросив их, сможешь не ковылять, а идти или даже бежать. Это получится не сразу, вначале ты долго будешь набивать шишки, и никто не даст гарантию, что ты не сломаешь шею. Но если тебе повезет и твоя жизнь не прервется, ты научишься скользить. И тогда, если у тебя еще останутся силы, ты начнешь учиться летать».
