– Натали…
Голос, произнесший имя девочки, был голосом доброй и обязательно очень красивой феи. Таша резко обернулась, так что чуть снова не упала на скользкую двуцветную землю, и не поверила своим глазам. Вместо феи в трех шагах от нее стояла самая настоящая Баба-Яга. Ростом под три метра, с ужасно длинными ушами, огромным носом и подбородком, который заканчивался где-то на груди. Ко всему она еще и была согнута в три погибели, иначе ее рост был бы не три, а все четыре метра.
– Здравствуй, Натали!
У чудовища, кроме замечательного голоса, были еще и чудесные глаза – добрые, ярко-синие. Таша не боялась – ни капельки. Если это была Баба-Яга, то добрая. Почему-то не верилось, что она собирается кого-то есть. Разве можно есть людей и при этом разговаривать таким чудесным голосом и смотреть на мир такими добрыми глазами?
Ее большие ноги мягко ступали по земле – совершенно не скользя. Рука Таши утонула в ее теплой сухой ладони, а впереди – как раз на границе черной и белой земли – перед ними постепенно вырастал домик. Из обычного дерева тысячи оттенков коричневого. Такой красивый, такой желанный.
Яга открыла дверь и впустила Натали в дом. Только сейчас Таша поняла, что она страшно замерзла. А в домике было тепло, и в самом настоящем очаге весело трещали дрова.
– Вот ты и дома, Ташенька.
Натали не задумалась над словами хозяйки домика. Она уверенно забралась на одно из кресел, стоявших у очага, и укрылась лежавшим на нем лоскутным одеялом. Яга что-то говорила, но Натали ее не слышала – она спала. Иногда такое бывает: так хочешь спать, что спишь даже во сне. Если только это был сон.
Глава третья
Открытая дверь
Если какой-нибудь маньяк начнет похищать мужчин хорошенько за сорок, его даже искать не будут.
Из учебника «Как стать черной вдовой»
Месяц пролетел так быстро, будто вместо одного листика календаря оторвали сразу все тридцать: только что было десятое – и снова те же цифры, только уже не сентябрь, а октябрь. Кажется, природа тоже не заметила, что прошел целый месяц, жара стояла на улице совершенно не осенняя. Время замерло, несмотря на тиканье армий часов и бесконечное кружение дня и ночи.
Натали не нашлась, и в доме у нее все замерло. Что-то делать значило согласиться, что мама – уже вовсе не мама, да и папа – не папа. Потому что, если нет ребенка, то и родители – не родители, а так – обычные люди.
Полиция все-таки попыталась что-то сделать, но у нее ничего не получилось. Не получилось найти даже странных проверяющих. Кроме Мишеля Алези их никто не мог даже вспомнить. Куда-то делась даже визитка, оставленная одним из них – Питером Аньелли.
Кажется, невидимая стена окружила дом Натали, знакомые будто стали чужими, а чужие и вовсе перестали замечать. Осталось только ожидание.
Мама так устроена. Она ждет свою дочку, даже если точно знает, что та не придет. Отец устроен иначе. У него в голове еще куча всяких ожиданий, поэтому ему чаще удается забывать о том, что он кого-то ждет.
Оттого, когда раздался звонок в дверь, мадам Алези вздрогнула, а Мишель только удивился. На самом деле в последние дни к ним перестали звонить – даже по телефону. Наверное, это такое правило, когда сам много звонишь, тебе звонить перестают. За дверью не хотели ждать, пока Мари перестанет вздрагивать, а Мишель удивляться – чей-то палец не хотел отпускать кнопку.
Мишель открыл бы дверь быстрее, если бы вспомнил, что он её забыл закрыть, а так – он сначала, вместо того чтобы открыть замок, закрыл его, а потом все никак не мог сообразить, отчего дверь не хочет поддаться. Звонок всё не унимался, в какой-то момент Алези подумал: скорее всего, это вовсе никто не пришел, а просто замыкание, вот и звенит. Впрочем, открыть дверь пришлось бы и в этом случае.
Лампочка в парадном уже прожила свой срок, а новая ей на смену еще не пришла, поэтому первое, что бросилось в глаза, – чернота за дверьми. То, что чернота эта – не пустота, а черное в черном, стало понятно, только когда на пороге показались два человека в толстых черных костюмах. Шагнув в прихожую, они долго не решались сделать следующий шаг, внимательно озираясь вокруг. Вид папы Натали, встречавшего их в полном одиночестве, их не то что расстроил, но разочаровал. Вероятно, они ожидали, что их будут встречать серьезнее. Например, спецназ, а может, красивые девушки из группы поддержки баскетбольного клуба. А может, Мишелю Алези просто так показалось.
– Эрик? – Тонкий и худой печально вздохнул, признаваясь, что это его имя. – А вы Питер? – На этот раз пришла очередь вздыхать гостю пониже. На память Мишель Алези никогда не жаловался, а все события, которые произошли перед исчезновением дочери, он помнил будто и часа не прошло…
– Ваши раны зажили? – Действительно, на голове Эрика не было и намека на рану.
– У нас всё быстро заживает… – Эрик запнулся, будто сказал что-то не то, потом махнул рукой и наконец-то сделал следующий шаг…
Будь прихожая всего лишь чуть больше или ноги у гостя покороче, он мог бы еще долго идти в комнату, где Мари сидела, боясь пошевелиться, боясь спугнуть людей, которые вот пришли – и так медленно перебирают ногами, прежде чем рассказать о Таше.
– Присаживайтесь!
Такого голоса мама у своего мужа раньше не слышала: если бы она уже не сидела, обязательно бы послушалась. Этот голос никак не мог принадлежать папе Таши, человеку, может, и вспыльчивому, но не жесткому… Впрочем, папины сотрудники, если бы они попали в дом господина Алези – не удивились бы ничуть. Именно таким голосом он раздавал команды, и десятки людей бросались их исполнять, не задумываясь.
Стол и стулья были семейной гордостью. Стулья, несчитаное количество раз ремонтированные, но каким-то чудом сохранившие величие мебели, сделанной в начале прошлого века. Стол не ремонтировался ни разу, хотя и был сверстником стульев. Вероятно, мастер, который его делал, пытался сделать что-то вечное.
Перечница и солонка были даже старше мебели. По семейному преданию, они передавались по женской линии семьи и приехали вместе с предками Ильи и Мари из России. Они должны были рано или поздно достаться Натали. Трудно сказать, из какого материала был сделан этот набор для специй. Натали считала, что из камня, но кто будет делать солонку и перечницу из камня? И что это за камень – ослепительно, блистательно белый для солонки и черный, как самый черный кот, для перечницы?
Именно на перечницу и солонку и уставились Питер и Эрик, послушно присевшие за стол. Щелкнул выключатель на чайнике – и через несколько секунд перед гостями стояли чашки с крепким обжигающим чаем…
– Рассказывайте!
Мишель остался стоять у дверей в комнату, твердо решив, что, пока эти двое любителей одеваться во все черное не расскажут всё, что им известно, он их отсюда не выпустит.
Питер, попытавшись отпить чаю, охнул, обжегшись, и, решительно отставив чашку в сторону, начал рассказ:
