Иногда закрываю глаза и проговариваю, снова и снова: «Холодно или нет — Бог здесь». Прости, ты не мог бы повторить это вслух?
— Холодно или нет — Бог здесь… — неуверенно и еле слышно произнес Усикава.
— Что-то я не расслышал.
— Холодно или нет — Бог здесь! — повторил Усикава как можно отчетливей.
Ему представилось, как темнота закрыла глаза, чтобы помедитировать над этими словами. А потом, точно приняв какое-то важное решение, глубоко вдохнула и выдохнула. Открыла глаза и посмотрела на свои руки. В тонких хирургических перчатках, дабы не оставлять отпечатков.
— Прости, — сказали ему еле слышно. С какой-то странной торжественностью. И уже в следующую секунду снова надели ему на голову полиэтиленовый пакет. Стиснули шею резиновым кольцом — так быстро, что и рта не успел раскрыть. Попытался кричать, но не мог выдавить ни слова. Да и кричи не кричи, все равно бы никто не услышал. Почему? — вертелось в голове, замотанной в полиэтилен. Я рассказал все, что знал. Зачем же меня теперь убивать?
В мозгу, готовом взорваться, всплыли маленький дом в Тюоринкане и две дочурки. И еще небольшая длиннотелая собака, которую Усикава никогда не любил. Пес был глупый и шумный. Постоянно грыз в доме ковры и пускал лужи на новенький паркет. Он напрочь отличался от умного, породистого пса, которого Усикава воспитывал в детстве. Но теперь, когда обрывалась жизнь, почему-то вспоминался не он, а именно эта непутевая псина, что носилась по газонам во дворе без каких-либо цели и смысла.
Не говоря ни слова, темнота наблюдала, как связанный по рукам и ногам Усикава корчился на татами, точно гигантская рыба, выброшенная на берег. Как бы он ни выгибался, за то, что его крик услышат соседи, можно не опасаться. Убийца понимал, какие жуткие мучения доставляет жертве. Но именно это — самый чистый способ убрать человека. Без воплей, без лишней крови. Глаза следят за секундной стрелкой водонепроницаемых швейцарских часов «Таг Хойер». Три минуты — и конвульсии унялись. Чуть подергался человечек — и тишина. А ты все смотришь на циферблат. Через три минуты отнимаешь руки от горла и убеждаешься: больше не дышит. В воздухе — легкая вонь от мочи. Бедолага не смог сдержаться. Что поделаешь. Никому не легко умирать.
С шеи Усикавы сняли резинку, стянули с головы — и выковыряли изо рта — полиэтиленовый пакет. Усикава был мертв: глаза распахнуты, рот перекошен. Зубы кривые, вывалившийся язык покрыт каким-то зеленым мхом. Гримаса с картины Мунка. Приплюснутый череп выглядит еще уродливей, чем при жизни. Намучился, бедолага.
— Прости, — повторил Тамару. — Мне тоже этого совсем не хотелось.
Он расправил пальцами мышцы на лице Усикавы, захлопнул отвалившуюся нижнюю челюсть, придал перекошенной физиономии более-менее приличный вид. Найденным на кухне полотенцем стер пену с губ. Это потребовало времени, но в итоге на Усикаву хотя бы стало можно смотреть без содрогания. Только прикрыть покойнику веки так и не удалось.
— Как писал Шекспир, — тихо произнес Тамару, взвесив на ладони тяжелый корявый череп, — «умрешь сегодня — не придется помирать завтра». Так что давай ценить друг друга за лучшее, что в нас есть.
Он не помнил точно, из какой пьесы эта цитата — то ли из «Генриха IV», то ли из «Ричарда III»
[37]
. Но для него это было неважно, да и Усикаву теперь меньше кого бы то ни было заботили первоисточники. Тамару развязал покойнику руки и ноги. Чтобы не осталось следов на коже, он вязал свою жертву мягкими полотенцами, свернутыми в жгут, и при этом особыми узлами. Полотенца, полиэтиленовый пакет и резиновое кольцо он спрятал в сумку которую принес с собой. Быстро проверил личные вещи Усикавы, забрал все отснятые фотографии. В сумку же отправил камеру и штатив. Никто не должен понять, что покойный за кем-то следил. Сразу возникнет вопрос, за кем. И слишком много стрелок укажет на Тэнго Кавану. Конфисковал он и блокнот, густо исписанный мелкими иероглифами. Больше ничего примечательного в квартире не оставалось. Только спальный мешок, несведенные продукты, смена белья и труп несчастного Усикавы. Из кошелька бедолаги Тамару выудил визитку «штатного сотрудника совета директоров» и сунул в карман пальто.
— Прости, — повторил он покойнику перед тем, как уйти.
Уже возле станции Тамару зашел в телефонную будку, снял трубку, вставил в щель карточку и набрал номер, который сообщил ему Усикава. Номер токийский. Владелец, похоже, где-то на Сибуе. Трубку сняли после шестого гудка.
Без всяких приветов и прелюдий Тамару внятно произнес адрес и номер квартиры в Коэндзи.
— Записали? — уточнил он.
— Нельзя ли еще раз? — спросили в трубке.
Тамару продиктовал еще раз. На том конце записали и повторили вслух.
— Сейчас там находится господин Усикава, — добавил Тамару. — Это ваш знакомый, не правда ли?
— Усикава? — переспросили в трубке. Тамару пропустил это мимо ушей.
— Господин Усикава сейчас там, — продолжил он. — Но, к сожалению, уже не дышит. По внешним признакам, смерть не была естественной. В его кошельке — визитки «Фонда поддержки искусства и науки новой Японии». Если труп обнаружит полиция, рано или поздно выяснится, что он был связан с вами. И тогда, возможно, вам придется туговато. Не проще ли его поскорее оттуда убрать? Полагаю, вы хорошо знаете, как это делается.
— Кто вы такой? — спросила трубка.
— Добрый информатор, — ответил Тамару. — Который не любит полицию. Примерно так же, как вы.
— Так он умер не своей смертью?
— По крайней мере, не от старости. Спокойной эту смерть тоже не назовешь.
В трубке помолчали.
— И что же этот господин Усикава там делал?
— Не знаю. Об этом лучше бы спросить самого господина Усикаву — но, как я уже сказал, он не в том состоянии, чтобы ответить.
Его собеседник выдержал новую паузу.
— Возможно, вы как-то связаны с молодой женщиной, которая приезжала в гостиницу «Окура»?
— Вопрос некорректен. Ответа не будет.
— Я из тех, кто с ней тогда встречался. И хорошо понимаю, о чем вы. Но мы хотели бы ей кое-что передать.
— Слушаю.
— Мы не собираемся причинять ей вреда.
— Насколько я знаю, вы делаете все, чтобы ее найти.
— Это правда. Мы давно ее ищем.
— И в то же время — не собираетесь причинять ей вреда, — сказал Тамару. — Как это понимать?
В трубке опять помолчали. А затем прозвучал ответ:
— Если коротко, в определенный момент ситуация изменилась. Разумеется, наши люди глубоко скорбят по поводу кончины Лидера. Но что случилось — то случилось, и вопрос закрыт. В конце концов, Лидер серьезно болел и в каком-то смысле сам хотел поставить точку в своей жизни. Поэтому мы больше не собираемся наказывать Аомамэ. Теперь мы ищем ее, чтобы кое-что обсудить.
