А потом? У реки он будет не в большей безопасности, чем здесь,
как ни крути, а заночевать придется в Хелльстаде… Сварог потрогал ожерелье –
цепь на шее – меж самоцветами в филигранной оправе и золотыми бляшками имелось
немало серебряных колечек. Та самая инкунабула советовала, коли уж вас застала
в Хелльстаде ночь, оградить себя серебром и щелкать зубами от страха до самого
утра в относительной безопасности, но тут же оговаривалась, что совет таковой,
судя по иным свидетельствам, сплошь и рядом бесполезен…
Долина раздваивалась. Тогда, с горки, Сварог окинул окрестности
лишь беглым взглядом и не помнил всех хитрых изгибов русла, а потому какое-то
время стоял в нерешительности. Прямо передним, словно острый нос корабля,
вздымалась скала, высоко над головой в ней зияло несколько пещерок.
Поразмыслив, Сварог зашагал направо – благо долина тянулась,
в общем, в нужном ему направлении. Все то же самое – гладкая каменистая земля
под ногами, кое-где – россыпи скатанных камешков. Долина расширялась и
расширялась, вскоре Сварог уже шагал по обширнейшему полю – и впереди вдруг
вновь замаячила стена.
Сущий близнец первой – те же камни, тот же способ кладки.
На сей раз он не колебался, одним прыжком оказался по ту
сторону и браво двинулся дальше.
Пока впереди не встала новая стена. Повыше, по грудь. И на
вид совершенно иная, отчего-то казавшаяся угрюмой – сложенная из огромных
черно-серых камней, бугристых, заплесневевших. Преодолеть ее было гораздо
труднее, носки сапог соскальзывали, Сварог перемазался склизкой плесенью – но
упрямо лез, бормоча про себя: «Нет таких крепостей, которые б не развалили
большевики, знаете ли…»
Дорога вела под уклон. Темнело. Сварог размашисто шагал, не
утруждая себя мыслями о жизненных сложностях, но понемногу начал тревожиться.
Он и сам не понимал, что ему в окружающем не нравится, но чем дальше, тем сильнее
в душе крепло некое неудобство. В конце концов он понял, что ему
просто-напросто не хочется идти дальше. Не хочется, и все тут. Хоть режьте.
Остановился и огляделся. Впереди ничего не удавалось
рассмотреть – в сгущавшемся мраке земля сливалась с небом, горизонт неразличим,
вдали, на пределе зрения, словно бы колюче сияют звезды, необычно низко, будто
склон ведет все ниже и ниже, в пропасть. После иных приключений, пережитых на
пути в этот мир, Сварог в глубине души преисполнился стойкого недоверия ко
всему, напоминающему пропасть, да и легенды иные гласили о провалах, ведущих в
подземный мир, о котором не известно ничегошеньки, кроме плохого… Показалось, в
лицо дует едва заметный ледяной ветерок. Оглянувшись, Сварог узрел, что вдали,
далеко за спиной, небо по-прежнему синеет светлой полосой – там сумерки еще не
наступили, и это было странно, словно он миновал некий рубеж меж двумя
совершенно иными мирами. Смеяться над своими страхами как-то не тянуло. Прежняя
дорога стала опасностью привычной, а то, что виднелось – вернее, как раз не
виднелось – впереди, прямо-таки отталкивало.
Поблизости росли невиданные прежде цветы – бледно-белые
высокие стебли и стрельчатые листья, синие и желтые бутоны выглядят странно
блеклыми, будто нарисованными жиденькой акварелью. Впереди, подальше, их все
больше и больше, сущие заросли. Превозмогши себя, Сварог опустился на корточки
и потрогал стебель. Кончики пальцев явственно ощутили прохладу. Стоило чуть
посильнее свести пальцы, стебель беззвучно переломился, нелепо повис,
невероятно хрупкий, руку испачкало бесцветным прозрачным соком, и Сварог долго
вытирал ее о куртку. Цветы выглядели так, словно их никогда не касался лучик
солнечного света, не говоря уж о том, что белый здесь считался цветом смерти.
Сварог помотал головой и, превозмогая себя, все же двинулся
дальше. Бормотал под нос для собственного успокоения: «В конце концов, до Итела
всего ничего, рукой подать, текущую воду, как известно, нечисть на дух не
выносит, там и заночуем, добраться бы только засветло, а волков бояться – в лес
не ходить…»
Уклон прекратился, теперь Сварог шагал по ровной, как стол,
твердой земле, никакой угрозы вроде бы не таящей.
Зато в небесах началось некое движение: заструились смутные
тени, появлялись и исчезали расплывчатые образы, вспыхивали огоньки, ничуть не
похожие на звезды; над горизонтом возникло ровное белое сияние. Сварог немного
постоял, задумчиво глядя на это свечение, а потом мозг вдруг пронзила мысль:
«Город!» Чертовски похоже на свет ночного города… в смысле – земного города конца
двадцатого века.
Однако с каждым шагом Сварога сияние становилось ярче,
разлилось в полнеба, и он понял, что никакой это не город: источник света
находился не на земле, а над ней. Может быть, второе солнце? Кто этот Хелльстад
разберет, что тут у них происходит…
Пейзаж тоже начал изменяться. Скалы остались далеко за
спиной, уступив место унылому однообразию степи, но на всей линии горизонта
появились мелкие изломы, напоминающие далекие горные хребты. Он сделал еще
несколько шагов… и встал как вкопанный.
Это не были горные хребты. Это вообще не было ничем, что
Сварог когда-либо видел.
Изломы не были неподвижны. Нет, они не перемещались с места
на место, они колыхались: пики сглаживались, становились впадинами, а провалы
между ними вздувались горбом, сами превращаясь в возвышенности… Совсем как
показания на экране осциллографа. Пики оплывают, провалы выгибаются, пики
оплывают, провалы выгибаются – и так без конца, от края до края…
Оптический обман – единственное объяснение, пришедшее
Сварогу в голову. Однако и на небе тоже творилось что-то невообразимое:
освещенные ровным белым сиянием, там сновали туманные переливающиеся фигуры. То
и дело они принимали вроде бы знакомые формы, во вспышках огоньков проявлялись
вроде бы знакомые контуры, но в этом завораживающем клубящемся хороводе
невозможно было ни на чем остановить взор, подумать секунду и сообразить
наконец, что же это такое.
Перстень на пальце стал подозрительно горячим – гораздо
горячее, нежели нагретый человеческим теплом. А спустя некоторое время Сварог
почувствовал, что и все его тело начинает клубиться, переливаться и утекать
куда-то.
А белое сияние росло, росло, росло…
Да, то вставало солнце.
Треугольное.
Когда светило целиком вылезло из-за сошедшего с ума
горизонта, оказалось, что в самом его центре находится огромный человеческий
глаз, пристально смотрящий прямо на Сварога. Стало светло как днем, но небеса
по-прежнему оставались черными.
А потом все призрачные образы ринулись к треугольному
«солнцу» – аккурат в центр великанского зрачка. Глаз поглотил их, моргнул и
взорвался фонтаном разноцветных огней.
Никогда в жизни Сварог не бегал так быстро.
Он не знал, сколько прошло времени. Когда он наконец смог
мыслить связно, то понял, что все еще жив и, кажется, пребывает в здравом уме.
По-прежнему стояла ночь – нормальная, темная, без идиотского
мельтешения в небе. С горизонтом тоже все было в порядке. Сварог судорожно
сглотнул и посмотрел на свои руки. Пальцы дрожали.
