Лейла Махмудовна Иванова была не просто главным, самым опытным и старейшим экскурсоводом их музея – она была лучшей подругой и главной соперницей Берты Абрамовны. Их дружба-противостояние, интриги, страсти, которым позавидовал бы любой гарем, длились вот уже без малого… Но зачем упоминать возраст? «Это же неприлично, в конце концов!» – восклицала Лейла Махмудовна, когда Берта Абрамовна решила внести год ее рождения в личное дело. Там стояли только дата и месяц. Они были одногодки, но если Берта Абрамовна всегда подчеркивала свой возраст, намеренно, считая, что выглядит лет на двадцать моложе благодаря ежедневному обтиранию кубиками льда и жесткому массажу лица горячим махровым полотенцем, то Лейла Махмудовна предпочитала стареть «красиво» и «естественно», уступить природе. И безуспешно Берта Абрамовна показывала подруге, как нужно «отбивать» подбородок решительными движениями рук, как правильно накладывать полотенце, скрученное в упругий валик, под шею и завязывать на макушке, чтобы противостоять силе земного притяжения.
– У нас уже все стремится вниз, – убеждала Берта Абрамовна, – понимаешь, все вниз. Грудь, живот, подбородок. А надо, чтобы вверх. Все вверх. Собрала все мысленно в узелок на макушке и пошла!
Лейла Махмудовна краснела, как школьница, когда Берта Абрамовна, намеренно или нет, упоминала, что они обе родились… «боже, это было в прошлом веке!».
Свои «рабочие» туфли Лейла Махмудовна аккуратно ставила за диванчики в холле. Но все время забывала, за какой именно диван спрятала их на этот раз. И каждое утро у нее начиналось с поисков туфель. В эти поиски включалась не только Елена Анатольевна, что стало входить в ее обязанности, как и просмотр передачи с Бертой Абрамовной, но и уборщица Гуля.
– Я же помню, что оставила туфли на втором этаже, за правым диваном! Гуля, это вы их переставили? Признайтесь! – Лейла Махмудовна, легко наклонившись, почти достав ладонями до пола, шарила под диваном.
– Я туда не лажу! – отвечала Гуля обиженно.
– Надо говорить «не лезу», – поправляла ее Лейла Махмудовна. – Оно и видно, тут столько пыли! И кстати, я давно вас прошу помыть пол за органом!
– Где? – не поняла Гуля, за долгие годы работы так и не потрудившаяся выучить названия инструментов, залов и экспозиций.
– Вон там! – ткнула пальцем в сторону Лейла Махмудовна. – И диваны, диваны вы когда двигали в последний раз?
– А что мне их двигать? Кто туда смотрит?
– Я смотрю! – возмутилась Лейла Махмудовна, грозно глядя на уборщицу.
– Так не смотри! – огрызалась Гуля.
Ко всем сотрудницам музея, кроме главной хранительницы, Гуля обращалась на «ты». К Берте Абрамовне она старалась вообще никак не обращаться, поэтому тщательно выстраивала обтекаемые фразы, не требующие личных местоимений.
– Вот мне начальство скажет, тогда помою.
Лейла Махмудовна была на две головы ниже Гули и минимум в три раза уступала ей в весовой категории.
Гуля уходила, утаскивая за собой швабру, оставлявшую грязные разводы на полу.
– Ну и как с ней разговаривать? – спрашивала Лейла Махмудовна у Елены Анатольевны. – Как Берта ее вообще могла на работу нанять? А что творится в туалетах? Бумага валяется по полу.
– Если кто и слепая, то не я, – тут же отозвалась уборщица, находясь в самом конце зала.
– Поменяйте воду в ведре хотя бы! – кричала ей вслед Лейла Махмудовна.
– Ага. Прям вот все бросила и побежала. Так бегу, что щас упаду, – не задерживалась с ответом Гуля.
– Хамка и засранка, – сокрушенно говорила главный экскурсовод. – Я пожалуюсь на вас Берте Абрамовне!
– Жалуйся! И где она найдет такую дуру, которая будет тут за вами тряпкой елозить, пока вы в белых кофтах про культуру рассказываете? Небось у вас-то дома срач почище музейного!
Лейла Махмудовна закатывала глаза.
– Ну что не отвечаешь? Я в точку попала? – радовалась Гуля.
Что касается Гулиного устройства на работу, то тут все было просто. Найти другую такую дуру, которая будет хотя бы создавать видимость уборки за ту плату, которую мог предложить музей, было действительно невозможно. К тому же Берта Абрамовна очень трепетно относилась к подбору кадров, задавая порой странные вопросы на собеседовании и обращая внимание на «нестандартных» людей. Так, в случае с Гулей на главную хранительницу произвела впечатление ее биография. Отсутствие какого-либо пиетета по отношению к кому бы то ни было Берта Абрамовна сочла хорошим качеством для обслуживающего персонала. Гуля, как следовало из анкеты, была татаркой по папе и украинкой по маме. Внешне она – на имени Гульнара настоял отец – была типичной татаркой, но в душе, в разговоре, в сознании – украинкой. Уборщица только первую неделю работы казалась «нормальной», а потом вписалась в коллектив, подтвердив чутье главной хранительницы к «своеобразным, нестандартным, по-своему удивительным людям».
Гуля жила по собственному времени и летоисчислению. Она была удивительно равнодушна к цифрам и датам – приходила, когда хотела, уходила, когда считала нужным. Правда, каждый день уточняла у Берты Абрамовны, во сколько должна прийти завтра. Берта Абрамовна говорила «в девять», Гуля кивала и на следующий день приходила к обеду. Или могла явиться в шесть вечера и пожелать всем доброго утра.
– Так уже день прошел, – отвечала Лейла Махмудовна.
– И мы куда-то опоздали? – риторически спрашивала Гуля с внезапно проявившимся говором.
– Гуля, заклинаю вас, помойте полы под инструментами! – Лейла Махмудовна не могла простить уборщице свои рабочие туфли, которые опять оказались не под тем диваном, под которым были оставлены с вечера. – После вас остаются островки, нет, острова пыли. Неужели нельзя махнуть вашей грязной тряпкой чуть дальше, чем ножка клавесина?
– Так давай я тебе швабру дам и махай, куда хочешь! – радостно отвечала Гуля.
– Проявите хотя бы чуточку уважения! – начинала закипать Лейла Махмудовна.
– Лейла, не кипятись, а то приступ начнется, – отвечала Гуля, – а мне тебя потом тряпкой обтирай.
Когда у Берты Абрамовны были «съемки» с утра, день обещал быть тяжелым для всех. Главная хранительница заклинала Гулю прийти пораньше и сделать влажную уборку, «чтобы не было стыдно». Та послушно и сосредоточенно кивала и, конечно же, опаздывала на несколько часов. Лейла Махмудовна искала свои туфли по всему музею – ведь только в них она могла провести экскурсию. И пока экскурсовод искала свою обувь, школьники бегали по залам, хлопали дверьми туалета, ели шоколадки и заливали пол соком. Берта Абрамовна уходила в свой кабинет и протирала виски тройным одеколоном, запасы которого у нее остались, видимо, тоже с прошлого века. И это было единственное средство, которое снимало мигрень. Главная хранительница свято верила в чудодейственные свойства тройного одеколона, так же, как в огуречный лосьон и розовую воду. И только после того как Лейла Махмудовна не без помощи Елены Анатольевны находила свои туфли и уводила школьников в дальний зал, а Гуля с двухчасовым опозданием являлась на работу и начинала громыхать ведрами в своей каморке, Берта Абрамовна выходила из кабинета, молясь, чтобы у Лейлы Махмудовны не случилось приступа.
