Уже сидя в темноте, Дима стал всматриваться в заоконную темень. Неподвижность едва различимого дворового пейзажа чуть-чуть успокоила его. Но страх снова поднимался, и теперь он как бы заходил с другой стороны. Словно бы из-за спины. Дима чувствовал его новое приближение. Надо было куда-то спрятаться. «В гараж! – понял он. – Надо закрыться в гараже! Там же есть лекарство от страха!»
В коридоре набросил на голое тело куртку. Нащупал в кармане гаражный ключ. Хотел было выйти, но остановился. Вернулся к дверям в спальню. Приоткрыл. Позвал шепотом своего Мурика. Кот тут же прошмыгнул в коридор через приоткрытую дверь.
В гараже Дима первым делом включил обогреватель. Потом налил себе стопку водки. Выпил одним глотком. Нашел на полке с инструментами ампулу. Отбил ей щелбаном верхушку и нашел взглядом Мурика, жадно смотревшего на своего хозяина.
– Слушай, – задумчиво проговорил Дима, не сводя глаз с кота. – Ты меня извини, но эта штука мне сейчас нужнее.
Он вытряхнул содержимое ампулы в стопку.
– Тебе ведь уже ничего не страшно, – стал оправдываться он перед котом. – Ты уже бультерьера замочил. Тебе теперь ничего не страшно. А мне…
И он, чтобы не продолжать свой монолог перед Муриком, опрокинул стопку в рот. Потом еще языком по внутренним граням стопки прошелся, чтобы ни капли в ней не осталось.
– Все, – выдохнул он с облегчением. – Теперь мне не страшно!
Сказал и с сомнением прислушался к собственному голосу. Голос у Димы дрожал.
Налил в стопку водки. Выпил. Протянул ладони к уже раскрасневшейся спирали обогревателя.
– мне не страшно, – прошептал он, глядя на свои руки, на тыльную сторону ладоней.
Тепло от обогревателя стало расслаблять Диму.
– мне не страшно, – повторил он и внезапно, в глубине души, обрадовался.
Страх действительно куда-то пропал.
– Ну и пусть поджигают, – сквозь странную, усталую ухмылку прошептал он. – Посмотрим еще, кто кого подожжет! Все, пошли! – сказал он коту, поднимаясь на ноги.
Вернувшись в дом, Дима тщательно закрыл входные двери. Позапирал на задвижки все форточки. И лег в кровать, согретую спящей женой.
67
Киев. Мариинский парк
Интенсивность солнечных лучей не могла не отразиться на уровне оживленности мариинского парка. Когда стояли морозы, весь он, парк, был как на ладони. Никто по нему не гулял, на скамейках никого. Но теперь, с приближением весны, люди потянулись к природе, а потому как природы в центре Киева в связи с продолжавшимся строительным бумом становилось все меньше и меньше, мариинский парк, в очередной раз защищенный одновременно и парламентом, и президентом от превращения в строительную площадку торгово-гостиничноофисно-развлекательного комплекса «Президентский», оставался главным оазисом для прогулок людей и выгула собак.
И вот теперь, с часиков десяти-одиннадцати утра, приходилось Егору чаще гулять аллеями и регулярно возвращаться на обзорную площадку над Днепром. В принципе, служба у него была легкая, но ответственная. Во время регулярных инструктажей командир охраны только предупреждал, в какие дни во дворец может наведаться то с женой и детьми, то с официальными иностранными гостями Президент Украины. В эти дни территория охраны сужалась, и не было Егору в такие дни дела до всего, что происходило в дальней части парка, за памятником. Зона ответственности уменьшалась, зато сама ответственность увеличивалась. На самом деле в такие дни Егор чувствовал себя совершенно не нужным. Потому что в парке появлялись ребята куда серьезнее его. С наушниками в ушах, с оружием. Они и ходили по-другому, и по сторонам смотрели как-то иначе, словно в оптический прицел. Такие все заметят. Он, Егор, был скорее кем-то вроде паркового дворника. Только в его задачи входила уборка живого, человеческого мусора: бомжей и пьяных он выпроваживал за пределы зеленой зоны, как только чувствовал, что от них исходит малейшая угроза спокойствию парка. Мариинский парк – место почти священное. Поэтому и репутацию парка требовалось беречь, как честь девушки из добропорядочной львовской семьи. Чтобы не появилось в какой-нибудь газетенке заметки с заголовком типа «Пьяная драка возле Мариинского дворца» или, того хуже, «Ужасное убийство в Мариинском парке».
Около половины двенадцатого захотелось Егору выпить кофе. Времени на кофепитие он себе отпустил минут десять-пятнадцать, а потому отправился мимо Дома офицеров в гастроном, где с Ириной первый раз после знакомства кофе из одноразовых стаканчиков пил. Серегу предупредил по рации, что ушел из зоны.
Пока пил кофе, вспомнил о банке с молоком, оставленной в машине. Эту банку утром втайне от Ирины ее мама передала. Попросила отнести на молочную кухню и отдать «за сколько дадут, чтоб не пропадало». Он ей и слова сказать не успел. Потому что как только банку в матерчатой сумочке на коврик переднего пассажирского сиденья поставил, к машине Ирина вышла. Бутерброд ему в дорогу дала. Этот бутерброд с варенным вкрутую яйцом, порезанным кольцами, и майонезом он сразу, как приехал, съел. А литровая банка с Ирининым молоком так в машине и осталась. Не было у Егора никакого желания заносить ее на второй этаж «сталинского» дома напротив Парламента. Тем более, втайне от Ирины. Ясное дело, что теперь ей свое молоко некуда девать, но вот самой возвращаться в ловушку, из которой он ее вытащил? И не просто возвращаться, а с его же, Егора, помощью! Хотя нет, что за мысли! Не знает же она о том, что ее мама надумала. Маме просто молока жалко. Ведь сказала: «За сколько дадут, чтоб не пропадало!» А может, занести, поставить на стол и сразу выйти. И никаких денег не просить и не брать, чтобы не подумали, что все будет, как прежде!
– Четвертый! Все в порядке? – спросил он в рацию, отвлекшись от размышлений.
– Порядок, – ответил Сергей. – «Серьезные» пришли. Кусты осматривают. Видимо, «гарант» будет.
– Возвращаюсь, – произнес Егор.
В дверях гастронома столкнулся с местным бомжом, от которого в этот раз сильно пахло апельсинами. Лицо у бомжа было довольное, просветленное. Он смотрел на покупателей с божественным презрением, хотя глаза уже фильтровали посетителей гастронома на тех, кто всегда дает, тех, кто никогда не дает, и на тех, кто здесь случайно.
Вернувшись в парк, Егор прошел по всем аллеям. Взгляд его искал молодую беременную женщину, которая бывала здесь ежедневно и уже пару раз заставляла его и коллег понервничать. Однажды на пенсионера с собачкой набросилась ни с того ни с сего. Выматерила его с ног до головы, да так отборно, что старик потом полчаса на скамейке сидел, за сердце рукой держась. «Скорую» ему Егор вызвал, но приехала она, когда дед уже в себя пришел и поднялся, чтобы домой идти.
Отборный мат из уст беременной хорошо одетой женщины раньше Егору слышать не приходилось. Позже тоже. После этого видел и слышал Егор, как она с одним и тем же плотненького телосложения депутатом ругалась, но уже без мата. И однажды вечером снимали ее с бортика смотровой площадки – хотела вниз прыгнуть. Снимали три человека – двое коллег Егора и милиционер из охраны Парламента.
