Александры Васильевны в доме не было. Она, не дождавшись возвращения будущего зятя, пошла гостей на завтрашнее празднование свадьбы зазывать.
Ирина, накормив обеих малышек грудью, сцеживала оставшееся молоко в литровую банку. Закончив, накрыла банку ошпаренной кипятком пластмассовой крышечкой и, оставив банку в бойлерной на теплом котле, вернулась в комнату.
– Пойдем погуляем? – предложил Егор.
– Давай маму подождем, – попросила Ирина. – Не хорошо Марину одну тут оставлять!
– А чего ее оставлять. Тоже возьмем. Ты обоих укутай! Я Маринку понесу, а ты – Ясю!
Во взгляде Ирины прочиталось сомнение.
– Меня с Ясей все, наверно, в селе видели. А ее…
– Так ее я понесу! – расслабленно пожал плечами Егор. – Меня тоже ведь тут не знают!
Они вышли из дому. Догуляли не спеша по обочине дороги до «наливайки» – почти километр. Егор, увидев, что окна в кафе открыты и две женщины усердно натирают мокрые стекла скомканными газетами, отчего то и дело слышны режущие слух «бжики», довольно улыбнулся.
Через часок вернулись в дом. Александры-батьковны все еще не было. Ирина по просьбе Егора отыскала свой паспорт и ему отдала.
После обеда отправился он в Киев. Притормозил на мгновение у «наливайки», удостоверился, что работа по превращению сельской пивной в достойное их свадебного торжества кафе не прекратилась. И дальше поехал.
Остававшиеся до начала дежурства два часа Егор на прогулки по магазинам потратил. Хотел Ирине подарок купить, но все, что ему нравилось, стоило слишком дорого. Да и непонятно было: понравится ей тот или иной подарок или нет!
В конце концов цепочку золотую ей купил и кулончик золотой в форме миниатюрного мобильного телефончика. Все-таки первый в ее жизни мобильник он ей подарил!
Купил, и сразу быстрым шагом к машине, оставленной под книжным магазином «Наукова думка». Отсюда, конечно, можно и пешком к парку – минут десять, не больше. Но Егору спокойнее было, когда он свою машину в любой момент увидеть мог. Так что подъехал он к гастрономчику у бокового арочного входа в парк, на привычном месте машину оставил, и к Мариинскому дворцу пошел. До начала дежурства оставалось семь минут.
108
Киевская область. Макаровский район. Село Липовка
Беспокойство Володьки, что им, следуя за красной «маздой», придется ехать до Житомира, слава богу, не оправдалось. Уже на тридцать третьем километре трассы, перед заправочной станцией «Лукойл», «мазда» свернула на проселочную дорогу.
Выдерживая дистанцию то в сто, то в двести метров, их «нива» проехала через четыре небольших села. Потом по обе стороны узкой асфальтовой дороги потянулись поля, и Володьке приходилось наклоняться поближе к лобовому стеклу, чтобы в рассеянном ближнем свете лучше ощущать края шоссе. Задние габаритные огни «мазды» не очень-то помогали Володьке, ведь дорога, как речка, то уходила вправо, то влево. Позади их «нивы» на порядочном удалении двигались еще три пары фар невидимых в темноте машин. Оживленность этой проселочной дороги радовала и Семена, и Володьку. Вряд ли водитель «мазды» мог обратить особое внимание на их невзрачный внедорожник.
Уже в Липовке на развилке около то ли кафе, то ли магазина, стоявшего на небольшом пригорке и освещавшего своими двумя большими квадратами окон-витрин кусок дороги и столб с прицепленной табличкой давно не действующего расписания автобусов, красная «мазда» свернула налево и, сбавив скорость, продолжила путь.
Володька тоже притормозил. Подождал, пока впереди идущая машина не скрылась за плавным поворотом. Потом поехал ей вдогонку. По ту сторону плавного поворота им навстречу вынырнул грузовик. Когда Володька и Семен «прозрели» после ослепления ярким светом фар грузовика, они снова увидели «мазду». Начали ее догонять, но, заметив, что ее водитель нажал на тормоза, резко остановились и съехали на обочину под чей-то забор.
«Мазда» повернула на улицу и поехала дальше медленно и осторожно. Володька сразу понял – дальше асфальта нет.
– Ты выключи свет и посиди, а я пройдусь! – сказал ему Семен и вышел из машины.
Пересек дорогу и оказался в начале улицы. Увидел, как метрах в трехстах «мазда» съехала под забор едва различимого дома и остановилась. Ее габаритные огни погасли, мотор затих. Открылась и закрылась дверца. Скрипнула калитка.
Семен удивился, насколько хорошо слышны были эти звуки в тишине сельского вечера. Он не спеша брел к красной машине. На ходу смотрел себе под ноги. Обходил лужи, отблескивавшие каким-то странным черным цветом. Сухая часть улицы, когда-то просто засыпанной щебнем или гравием и укатанной то ли грузовиком, то ли трактором, была не видна.
Несколько домов и хат с горящими окнами остались позади. Семен поймал себя на странном ощущении, будто он находится в каком-то параллельном, не реальном мире. Остановился и снова прислушался. И услышал лай собаки, тут же подхваченный еще несколькими псами.
Постоял неподвижно, слушая лай и его эхо. Тишина вернулась совершенно внезапно, словно кто-то приказал одновременно всем сельским псам замолчать.
До «мазды» оставалось не больше десяти шагов, когда Семен еще разок остановился и прислушался. Он уже видел одноэтажный кирпичный дом, под забором которого стояла «мазда». Видел порог в две или три ступеньки, ведущий к деревянной двери. Видел четыре небольших фасадных окошка, наполненных светом, и отсвет еще одного бокового окна, перед которым стояло голое, не проснувшееся еще от зимовки дерево.
Калитка во двор оказалась не запертой. И Семен зашел, обходя освещенные окошками неправильные квадраты палисадника.
Во втором окне промелькнула фигура женщины. Семен затаил дыхание. Детский плач прозвучал так близко, что Семен вздрогнул. Осмотрел внимательно окна и увидел, что в двух из них были открыты форточки.
«Надо подождать», – решил он.
И ощутил нарастающую в нем нерешительность. Желание подождать – это скрытое желание ничего не делать. Он это уже знал.
Из дома донесся легкий кухонный шум – вилки-ложки звякнули, тарелки опустились на деревянный стол.
«Хозяину дают ужин», – подумал Семен.
И вдруг ему стало любопытно. Как и чем будут кормить хозяина, вернувшегося с работы? Он вспомнил ужин с жареными белыми грибами, приготовленный недавно для него Вероникой. Он вспомнил какие-то эпизоды из старых советских фильмов, смешанные, перепутанные, но все изображающие мужиков или мужчин, сидящих за столом, и женщин или баб, суетящихся у плиты и несущих к столу кастрюли и сковородки, над которыми поднимается пар.
«Это какая-то другая жизнь, – подумал он и сам себя не понял. – Это другая жизнь… Та, что тут, за окнами, и та, что была показана в старых советских фильмах».
Мысли начали путаться, конфликтовать с логикой. Они словно вопросительно посматривали на него, будто он мог сказать, что вот эта мысль права, а вот та – нет. Опять возникло ощущение нереальности происходящего и нереальности этого места, этой улицы, этих домов.
