- Да?! - прозвучал в трубке возглас приятного удивления и я услышал в этом возгласе довольную улыбку. - Могу приехать. Как ты?
Мне было бы легче услышать от нее привычное "через час буду!", чем этот вопрос, требующий моего подтверждения.
- Конечно, приезжай! - сказал я.
- У тебя какой-то странный голос сегодня, - произнесла она задумчиво, и тут же добавила уже более живо: - Через час буду.
И положила трубку.
А я сел за кухонный стол и стал ее ждать. И пока ждал - накапливалось во мне желание увидеть ее, крепко обнять. Я был сердит на нее, сердит за свое долгое одиночество. Но не прошло и десяти минут после ее телефонного звонка, как я ее простил. Простил за то, что я все-таки был ей нужен. Может она приблизительно тоже самое думала и обо мне, думала, что она мне нужна. И поэтому вспоминала обо мне. Но эта периодичность, этот невидимый, но существовавший в наших отношениях график, повинуясь которому она то появлялась, то исчезала, это было то, что внушало опасения в недолговечности и хрупкости наших отношений. Ее двойная жизнь, двойное имя наталкивали меня на мысль о том, что я чего-то недополучаю от нее и когда ее обнимаю, и когда целую, и когда с ней сплю. "Ну и что? - возражала другая мысль. - Девиз "Все или ничего" ни к чему хорошему не приведет. Те, кто хотят всего обычно ничего не получают." Я ведь тоже не был готов к полному посвящению себя другому человеку, даже женщине.
Мои мысли прервал дверной звонок и я подскочил, подбежал к двери. Я даже не ожидал от себя той радостности, с которой я распахнул дверь, чтобы быстрее увидеть ее.
Я обнимал ее на пороге, целовал. А она, смеясь, вырывалась.
- Да дай мне раздеться! Я же не на минутку пришла!
Она смеялась и казалась по-настоящему счастливой.
Наконец я отпустил ее. Она сняла черную длинную куртку с меховой окантовкой по краю капюшона и осталась в черных брюках и свитерке изумрудного цвета. Повесила куртку на крючок и сама, все еще смеясь, набросилась на меня.
- Скучал? Скучал? Да?
Потом, когда страсти, пробужденные моим недавним одиночеством, улеглись, она достала из своей сумки бутылку Шампанского и кулек с едой. Уже на кухне она выпотрошила его на стол и я ощутил голод. Питался я последние две недели кое-как, в основном бутербродами с вареной колбасой. Даже жаренную картошку своей ленью мне удалось превратить в деликатес. А на столе теперь лежала палка салями, длинная французская булка, пачка масла, какое-то турецкое печенье...
- Это прям как гуманитарная помощь! - сказал я. - Спасибо!
Она все еще улыбалась.
- Зачем ты мне голодный нужен?
- А зачем я тебе сытый?
- А-а-а! - рассмеялась она. - Я тебе потом скажу! Когда наешся! Ты когда последний раз ел?
- Ел - две недели назад, а перекусывал - сегодня утром, - признался я.
- Ладно, доставай ножи, вилки. Картошка у тебя есть?
- Пару килограмм есть...
- Ясно, - голосом распорядителя сказала она. - Значит сегодня праздник, а за картошкой завтра пойдешь! Шампанское положи в холодильник на верхнюю полку. Там у тебя есть место?
- Там масса места! - я открыл холодильник и показал Лене его пустые внутренности.
- Ну ты и живешь! - она покачала головой.
Уже через полчаса ужин был готов. Ощущение праздника было закреплено сервировкой стола. Я достал два хрустальных бокала.
- Сюда бы еще букетик цветов, - мечтательно произнесла Лена, осматривая созданный ею живой натюрморт.
Я виновато опустил голову.
- Да брось ты, - она махнула рукой. - Это я так, мечтаю... Кстати ты мне действительно ни разу цветов не подарил.
- Но я ведь никогда не знаю, когда ты придешь...
Ужин начали с Шампанского.
- За что? - спросил я, подняв бокал.
- За нас! - легко произнесла тост Лена. - За то, чтобы у нас все было хорошо, чтобы мы не болели!
Вареная картошка, тонкие янтарные кружки салями, свежая хрустящая булка с маслом. Праздник живота смешался с праздником души, атмосфера физической, бурной радости заполнила мою маленькую квартиру.
- Твой кассетник работает? - спросила Лена.
- Наверно, я его давно не включал...
Она вытащила из своей сумки кассету и протянула ее мне.
- На, поставь!
Я сходил в комнату, поставил кассету и вернулся. Музыка зазвучала только через пару минут. Но когда она зазвучала, я остановил в воздухе вилку с кусочком колбасы, чуть-чуть не донеся ее до рта. Удивленно посмотрел на Лену. А она улыбнулась и как-то игриво развела руками.
- Это Корелли... Если тебе не нравится, там на другой стороне рэп есть, "Кар мэн" и Буланова...
- Нет, нравится. Просто не думал, что ты классику любишь.
- А я не знаю - люблю я ее или нет. Хочется иногда послушать. Чистая музыка, как лекарство. Успокаивает, когда психую...
- А часто психуешь?
- Нет, - она пожала плечиками. - Иногда бывает. Со всеми бывает. У тебя тоже сегодня, когда звонила, был голос психованый. А?
Я кивнул.
- А чего? - спросила она.
- Я вчера ходил долг относить... Понимаешь, одного знакомого убили, а я у него как-то одалживал и вот вчера пошел, отдал деньги его жене... Видно нервничал потом, знаешь, идти туда боялся...
Лена понимающе кивнула.
- Мою подружку месяц назад убили. Пьяный один позвал к себе... И задушил. А я у нее книжки брала читать, у ее предков классная библиотека... Но я назад не понесу... Пусть уже у меня остаются. Страшно, ей только восемнадцать отпраздновали. Предки такой стол накрыли...
- Давай о чем-нибудь другом! - попросил я.
Она кивнула. На ее лицо опять вернулась улыбка.
- Наливай! - скомандовала она.
Шампанское подходило к концу, но у меня в запасе была еще бутылка венгерской сливовицы и это внушало уверенность в том, что с исчезновением Шампанского праздник не пойдет на убыль.
- За что? - спросил я, снова подняв бокал.
- За нас! - снова сказала Лена.
- Этот тост уже был.
- Хорошее должно повторяться, - она посмотрела мне в глаза и снова улыбнулась, только улыбка в этот раз получилась у нее какой-то твердой и самоуверенной.
Спать мы легли далеко заполночь, а заснули, наверно, только под утро. Моя энергия, так будоражившая меня с самого утра, наконец нашла выход. Но и у нее оказалось не меньше энергии, а может даже и больше, потому, что под утро, когда руки мои устали от обьятий и ласк и дрема уже опутывала сознание, ее руки все еще гладили меня, а губы мягко прикасались к плечам, к шее. И я лежал неподвижно, как побежденный ею.
