Однажды Виктор заметил, что бледность Брониковского приобрела новый, синеватый оттенок. В тот день банкир прошептал Виктору: «Я знаю, кто меня отравил!» Но больше он ничего не сказал.
Превозмогая боль, играл с Виктором в шахматы. Проигрывал молча. А после игры достал из-под койки наполовину пустую бутылку аргентинской водки – Виктор уже пробовал здесь такую и был от этого напитка не в восторге.
– Послушай, – заговорил Брониковский, разливая водку по двум чашкам. – У меня к тебе предложение и просьба!
Виктор внимательно посмотрел на больного банкира.
– У меня готов отход и документы на другое имя, их завтра привезут на яхте. Там будет один поляк – Войцех. Он должен забрать меня с собой отсюда, но как только он меня увидит в таком состоянии… – Брониковский тяжело вздохнул. – В общем, мне уже отсюда не выбраться, но если хочешь, можешь поехать вместо меня. Только если пообещаешь сделать то, о чем я тебя попрошу…
Виктор кивнул. Брониковский объяснил, что хочет передать Виктору письмо для своей жены и кредитку, с которой Виктор может во время дороги снимать деньги, но потом тоже должен отдать жене.
– Но там же в документах твое фото?
– Войцех за минуту его заменит на твое. Он в этом деле – спец.
Виктор, поразмыслив пару минут, кивнул. И тут же увидел на бледном лице Брониковского болезненную улыбку.
2
И вот почти месяц спустя Виктор спустился по крутым вагонным ступенькам на платформу Киевского вокзала. В карманах брюк лежало два паспорта. В правом – польский, в левом – синий, украинский. Спортивная сумка не очень давила на плечо – в ней на самом дне болтался кулечек с жетонами казино, там же лежала записная книжка и пачка польского печенья.
Нахмуренное небо нависало над киевским вокзалом, но ни грозы, ни дождя не обещало.
Виктор вышел на площадь и остановился. Если не останавливаться, а идти «на автопилоте», то вывели бы его ноги к автобусной остановке, а потом и к подъезду своего дома. Но автопилот не работал. Точнее – его отключила сама жизнь, и поэтому первые шаги по привокзальной площади показались Виктору неуверенными шагами космонавта по Луне. Неуверенность, кажущаяся излишней, и подозрительная мягкость асфальта под ногами – вот-вот провалится. И как это другие так спокойно проходят мимо, спешат. У них автопилоты работают, а у Виктора – нет. В этом и проблема.
И все равно надо куда-то идти или ехать. В кармане лежат гривни, «переночевавшие» на Южном полюсе. Если за время полярной антарктической ночи здесь не поменялась власть или не произошел очередной географический «оползень» в сторону России, то гривнями еще можно заплатить за мелкие радости жизни, вроде поездки в автобусе. Только вот куда ехать сначала?
Виктор осмотрелся и увидел газетный киоск. Тут же асфальт под ногами отвердел и по нему, отвердевшему, направился Виктор к «Союзпечати».
Взгляд сразу вычленил из трех десятков по-карточному разложенных на прилавке газет родные «Столичные ведомости».
Отойдя всего лишь на шаг от киоска, Виктор развернул газету и простоял так с полчаса, впитывая в себя киевские новости.
Жизнь не изменилась. По крайней мере, по этому номеру газеты можно было судить, что все здесь, в стольном граде Киеве, идет своим чередом. Иностранные гости привозят гуманитарную помощь домам-интернатам, двух депутатов украинского парламента садят в немецкую тюрьму за банковские махинации, в Херсоне расстреливают семью бизнесмена, а на Оболони открывается роскошный гипермаркет садового оборудования и инвентаря. Только парочка некрологов на предпоследней странице огорчила Виктора скудословием и письменным косноязычием неизвестного автора, спрятавшегося за его, Виктора, когда-то собственным псевдонимом «Группа товарищей». И в выходных данных газеты отсутствовал Игорь Львович. Главным редактором был теперь какой-то Вайцман П. Д.
Мгновенным сладким воспоминанием пронеслась в памяти картинка каких-то прошлых похорон – они с Мишей стоят у гроба очередного выдающегося покойника, а сверху светит солнце, звучит скорбная речь кого-то из родных и близких, только слова пролетают мимо, потому что они с Мишей как бы не отсюда, они часть ритуала – точнее пингвин Миша – часть ритуала, а он, Виктор, часть пингвина Миши. И поэтому они ничего не слышат, они пережидают похороны, пережидают время, пережидают жизнь, словно она почти вечная.
Эх, подумал Виктор, хорошо бы жить вечно, а умереть молодым. Чтобы жизнь была бесконечной и отделенной от физического времени каким-то защитным прозрачным колпаком. Чтобы все было естественно, чтобы деревья на бульваре Шевченко росли, чтобы собаки поднимали под ними лапы, чтобы девочки превращались в женщин, но чтобы он, Виктор, оставался таким же.
Глупые мысли приятнее и легче умных.
Виктору снова вспомнился Миша. Где он сейчас? В Феофании? Это вряд ли… Скорее всего отдыхает между похоронами. Значит, искать его все равно надо на Байковом кладбище в момент концентрации там большого количества «мерседесов». Ведь жизнь не изменилась.
Виктор пожевал губами. Щеки еще помнили щемящий морозец Антарктиды. Родина Миши, суровая ледяная пустыня, вызывала в памяти уважение. Страна сама по себе. Ей было все равно, какие флаги попробуют вывесить над ней научные завоеватели. Она знала, что коренное население пингвинов все равно останется свободным и непокоренным. А все завоевания и пунктирные неохраняемые границы суть суета и признаки тщеславия для школьных учебников географии и патриотического воспитания детей тех немногих стран, которым хочется казаться больше, важнее, холоднее и недоступнее, чем они есть на самом деле. Но, впрочем, эти страны мстительны по мелочам. Они могут хвастаться и по-другому – они забирают пингвинов и увозят их к себе в зоопарки, делая таким образом Антарктиду доступнее и ласковее. Вот, смотрите, в вольере наша Антарктида. Завтрак у нее в восемь утра, обед – в час дня, уборка вольера – в четыре.
Неожиданное солнце пробилось лучами сквозь нахмуренное небо, и Виктор поднял голову. Настроение неба менялось. Тучи постепенно превращались в облака или происходил какой-то другой труднообъяснимый для непосвященных климатический феномен. Прогрессирующая дистрофия туч. Они ведь и с самого начала показались Виктору скорее декорацией, чем предвестниками ливня. Тучи были импотентны, а импотентные тучи зовутся облаками, и ветер их обычно растаскивает по небу до полного исчезновения.
Спрятав газету в сумку, Виктор пощурился еще несколько мгновений на выглянувшее солнце. Потом оно спряталось, но было очевидно, что спряталось ненадолго. Все-таки в природе – лето. Хотя осень уже в дороге.
И я в дороге, подумал Виктор, оглянувшись на вокзал.
Теперь надо было решить: куда дальше. Он задумался. Хотелось домой и в ванну. Потом, по очередности приоритетов, надо было разыскать Мишу и убедиться, что с ним все в порядке. Он ведь перед ним в долгу. Это он, Виктор, занял его место в самолете и слетал на его родину. Но причина этой замены была вполне серьезной. А долг он Мише отдаст, непременно отдаст. Он все долги отдаст. Жаль только, что ему, Виктору, никто ничего не должен.
