— Да, — сказал Медведев. — Найдите Канюковича, и пускай им переведет!
— Хорошо, я и сам… — и тут Добрынин недоговорил, сам себя перебив.
Испугался даже — надо же, чуть сам не проговорился о своих «разговорах» с глухонемыми, не зная, разрешено это или нет…
Капитан ушел из добрынинской комнаты. Через минуту за стенкой раздался монотонный, негромкий американский голос. .
Добрынин обулся и вышел на площадку. Посмотрел на окошко на втором этаже общежития, где жили рабочие. Свет там горел, и народный контролер поспешил к зданию.
Постучался, потом хлопнул себя ладонью по лбу: чего стучать, если они ничего не слышат? Зашел.
Глухонемые сидели вчетвером за столом и играли в лото. Один держал на коленях мешочек с деревянными бочонками-номерами, а трое остальных напряженно смотрели на лежащие перед ними карточки, отрывая взгляд только когда рука «банкующего» вытаскивала и показывала играющим очередной номер.
Добрынин подошел к столу, оценил ситуацию на карточках. Потом дотронулся до плеча Севы. Тот сразу встрепенулся, задрал голову, посмотрел вопросительно на Добрынина.
Добрынин зажал пальцами воображаемую ручку и помахал рукой перед Севой. Тот вскочил, достал карандаш и листок бумаги.
«Я поговорил, — писал Добрынин, даже в пальцах ощущая усталость — и карандаш дрожал у него в руке, и буквы дрожали на бумаге. — Медведев сказал, что женитесь после первого удачного запуска».
Сева несколько раз перечитал записку. Потом как-то напрягся весь — игра уже прекратилась и мешочек с бочонками соскользнул с колен «банкира» на деревянный пол, дробно ударившись о доски. Сева передал записку друзьям. После этого минут пять мелькали над столом пальцы, руки, кисти. Шел оживленный и неслышный разговор, совершенно непонятный Добрынину. Он даже не мог разобраться — хорошая была это новость для Севы или нет.
Надоело сидеть в этой переполненной жестами тишине.
Добрынин встал, чтобы уйти, и тут же Сева шагнул к нему, схватил его за руку, пожал от души.
Павел Александрович облегченно вздохнул. Стало ясно ему, что принес он добрую новость. Снова присел за стол, взял карандаш.
«А где Светлана?» — письменно спросил он.
«На кухне моет посуду для завтрака», — написал Сева.
Добрынин взял у него карандаш, вложил его в почти онемевшие пальцы.
«Совсем скоро будет новый повар, — написал он, и тут же вопрос возник у него к глухонемым: — Вы свинину любите?» Сева прочитал вопрос, перекинулся несколькими жестами с друзьями. Потом написал: «Любим».
«Значит, прав был Вершинин, — мысленно вздохнул народный контролер. — Значит» действительно, если б умели они говорить, то сказали бы…» «Ну, — подумал Добрынин. — Надо спать идти, а то что-то такой нервный день получился».
Махнул глухонемым рукой и ушел, провожаемый внимательными добрыми взглядами.
Дня через два Медведев разбудил Добрынина в пять утра. Глаза капитана были красные от недосыпа. И голос звучал хрипловато.
— Пал Алексаныч, — протараторил он, зайдя в комнату и удостоверившись, что народный контролер уже проснулся от предварительного стука в дверь. — Извините, что рано… Я Сагаллаева вниз поведу. Договорились с Ефимовым обменяться поварами на полдороге, возле кривой сосны. Вернусь часа через три-Так вы уж тут, если что — без меня, хорошо?
Добрынин кивнул, приподнявшись на локте.
Двери закрылись. Добрынин все еще чувствовал в себе присутствие сонной слабости и поэтому решил еще немного подремать, хотя бы до половины седьмого.
На завтрак он пришел первым. Раздаточное окошко было закрыто, но с кухни доносился рабочий шум, да и сама столовая была заполнена запахом немного подгоревшей перловки!
Заглянул на кухню. Светлана как раз размешивала деревянной лопаткой кашу в большой кастрюле. Подошел. Знаком предложил помочь, но женщина, улыбнувшись приветливо, отрицательно покачала головой. Добрынин вытащил из кармана карандаш, стал искать бумагу, но ее нигде не было — ни в карманах, ни на столах в кухне. Тогда он подошел к побеленной стенке и написал на ней: «Медведев пошел за новым поваром». Потом взял Светлану за руку и повел к этой настенной надписи.
Каша опадала комками с деревянной лопатки на пол. Добрынин взял из рук Светланы лопатку и вернулся к кастрюле, где стал помешивать перловку.
В окошко раздачи постучали.
Света засуетилась, выпроводила Добрынина из кухни. Открыла окошко и стала наливать половником порции в глубокие железные миски с двумя ушками.
Добрынин сидел рядом с Канюковичем и ел кашу.
Он видел, как Светлана переговаривалась с Севой, и подумал, что это, должно быть, она о новом поваре сообщила.
— Сегодня новый повар будет, — между прочим сказал Добрынин переводчику.
— Тоже татарин? — как-то с ехидцей спросил Канюко-вич.
— Нет, — ответил Добрынин. — Ковинька с Высоты Ж.
— Да ну! — Канюкович удивился и, не донеся до рта, опустил ложку с кашей обратно в миску. — Как же это? Что, Ефимов согласился?
— Приказ из Москвы, — объяснил Добрынин и тут же подумал, что слишком много говорит.
Быстро доел кашу и ушел в цех.
В цеху было пустынно, и только из комнаты Вершинина доносились какие-то звуки. Народный контролер задумался и припомнил, что Вершинина на завтраке не было.
Осмотрел заготовки. Потом подошел к зарешеченному окну, выглянул на площадку.
Четверо глухонемых рабочих шли из столовой к цеху, размашисто разговаривая.
Из-за дальней горы поднималось солнце.
* * *
С приходом на Высоту Ж. нового повара жизнь приобрела другой вкус. Все чаще вместо каши на столах появлялась картошка, и, к искренней радости инженера Вершинина, практически исчезла говяжья тушенка; и в ежедневном мясном рационе «царствовала» теперь свинина, и надо сказать, что эту перемену ощутил и Добрынин, который хоть и не имел особых привязанностей к пище, но, ясное дело, свинину любил больше, чем говядину.
Как ни странно, но отношение народного контролера к Вершинину односторонне улучшилось, о чем, конечно, сам Вершинин не знал, избегая встреч и разговоров с Добрыниным, а иногда даже одаривая его неуважительным взглядом. Добрынин, впрочем, не обращал внимания на подобные взгляды инженера. Знал он, что инженер, обладая талантом изобретателя, обладал вместе с тем и самыми худшими чертами характера, характера, который с огромным трудом можно было назвать советским, потому что ни энтузиазма, ни какой-то особой правильности в его характере не наблюдалось. Однако польза от его работы для Родины была Добрынину очевидна. А солоновато-жирный, приятный, тающий во рту вкус свинины как бы даже немного оправдывал нетерпимость Вершинина к прежнему повару Сагаллаеву, лицо которого Добрынин почему-то помнил только с синяками и разбитой губой.
