Добрынин расстелил одолженный генералом матрац, улегся и сразу заснул, усталый и счастливый.
Генерал Волчанов еще долго сидел за столом, звонил кому-то, выходил из кабинета и возвращался. Но часам к трем и он улегся на полу рядом со своим старинным другом.
Проснулись в семь. Сходили в дежурный буфет на четвертый этаж, выпили чаю, съели по вареному яйцу и по тарелке овсяной каши на молоке.
Машина уже ждала внизу. Добрынин взял вещмешок, забросил на плечо.
— Как самочувствие? — спросил уже на улице Волчанов.
— Хорошее.
— Тогда вперед! Сделаешь дело, — Волчанов понизил голос, — помогу тебе в Киев съездить… к дочери…
Черный «ЗИЛ» уже выезжал из Кремля, когда Добрынин попросил на минутку остановиться.
Он вышел и, пока машина ждала, сходил на могилу Тверина, постоял там немного. Опять вспомнился ему рассказ «Ленин и Тверин» — и приятная мысль согрела душу — ведь ехал он сейчас на задание, а значит, в чем-то продолжал дело Ленина-Тверина.
Подошел Волчанов.
— Павлуша, — сказал он, — надо ехать. Самолет ждет.
Добрынин кивнул.
— Знаешь, посади на его могиле березку, все-таки он был русским человеком, — говорил он по дороге Волчанову. — Обязательно посади…
Волчанов пообещал.
Ехали по Москве удивительно долго. Проезжали новостройки.
Добрынин вспоминал, как это было много лет назад, и воображал себе, что вот сейчас выезжает он на поле, видит полосатую будку с сачком ветроопределителя на крыше. А летчик сидит в будке, пьет чай и ждет его, единственного пассажира.
Но в этот раз все было по-другому. Машина въехала в открытые железные ворота, охраняемые солдатами. Потом мимо пронеслись несколько огромных антенн и радарных установок.
Наконец машина остановилась. Вышли. Метрах в пятидесяти стояли зеленые с красными звездами на крыльях самолеты, стояли в ряд.
Подбежал к Волчанову молодой офицер, что-то сказал и побежал к самолетам.
— Да, Павлуша, — окликнул Волчанов народного контролера. — Вот, возьми. То, что я обещал!
Добрынин принял в руки перевязанный бечевкой пакет. Посмотрел вопросительно на старого друга.
— Там перевод «кожаной книги» и то, что Тверин просил передать тебе перед смертью… Ты ведь летать любишь? — спросил вдруг Волчанов, увидев идущего к ним летчика.
— Да, — признался Добрынин.
— Я так и думал. Туда ведь можно было и на поезде ехать, а потом на машине, но что я, для тебя самолет жалеть буду? А?
Летчик подошел, доложил Волчанову о готовности.
— Ну давай, до встречи! — обернулся генерал к Добрынину. — Дай Бог, будем живы — еще увидимся.
Обнялись они крепко. Постояли так, обнявшись, минуту или две. Потом Волчанов похлопал Добрынина по плечу.
— Давай, Паша! До встречи!
И пошел Добрынин следом за летчиком к стоянке самолетов. Пошел, неся на плече вещмешок, а в руке — пакет. Летчик шел быстро, и Добрынин едва за ним поспевал. Не хватало дыхания, но он, сцепив зубы, старался идти быстрее.
Волчанов долго смотрел ему вслед. Взгляд его был грустен и задумчив.
— Товарищ генерал-лейтенант, — подошел к нему шофер. — Через час совещание…
— Да, иду… — не оборачиваясь, сказал Волчанов. «Увидимся ли еще?» — думал он, глядя в ту сторону, куда ушел Добрынин.
Взревел двигателями один из самолетов на стоянке.
Выкатился из ряда.
— Ну, в добрый путь! — прошептал Волчанов и сел в машину.
Шофер посмотрел на часы. Видно, нервничал.
— Не бойся, — сказал ему Волчанов. — Опоздаем, так опоздаем. Не на рыбалку ездили!
«ЗИЛ» развернулся и, набирая скорость, выехал из железных ворот военного аэродрома.
Над проснувшейся Москвой поднималось красноватое осеннее солнце.
Глава 29
Когда пригрело весеннее солнце и ушел на речное дно еще зимою вмороженный в лед бригадир строителей, задумались оставшиеся новопалестиняне о том, что пришло уже время похоронить Архипку-Степана и Захара. Задумались и долго решать не стали — вырыли могилу одну на двоих внизу в начале поля, опустили их туда без гробов, но в холст и в старые шинели завернутых. Землей засыпали, и только потом вышел вперед горбун-счетовод, окинул взглядом оставшихся новопалестинян, сглотнул слюну от горечи — ведь стояло вокруг него и могилы не больше двадцати человек, а в его амбарной книге за прошлый год больше двух сотен имен записано было! — и сказал:
— Ну вот, дорогие наши товарищи, сегодня хороним мы умерших по своему и не по своему желанию еще зимою друзей наших Архипку-Степана и Захара. Были они люди верные и трудолюбивые, таких среди нас теперь и не осталось вовсе. И, если по правде, до слез мне жалко и обидно, что как-то не так пошло у нас тут… Ведь построили мы счастье своими руками, а сберечь его не смогли. Может, еще выйдет что-то, если все вместе мы за сев возьмемся…
Ангел слушал горбуна, и делалось ему, несмотря на весеннее солнце, холодно, ведь говорил счетовод так, будто ни в кого из стоявших рядом не верил. Бросил ангел взгляд на учительницу Катю, увидел, как сбежала по ее щеке слеза, и увидел, что и Полуботкин Демид, стоявший в двух шагах от нее, тоже за ней наблюдает. А горбун-счетовод тем временем запнулся на полуслове, постоял молча и назад шагнул, так и не договорив какую-то свою мысль. Постояв пару минут, стали расходиться новопалестиняне. Ангел тоже отошел, увидел, как за всем происходящим наблюдает со стороны однорукий Петр. Хотел было подойти к нему, но что-то остановило. А может, просто надоело ангелу взаимное тяжелое молчание, возникавшее между ними всякий раз, когда встречались они после смерти Захара.
Постоял ангел, на солнце посмотрел, на зеленеющую под его лучами землю. Походил по краю поля, время от времени бросая взгляд на свежую могилу. И подумалось ему, что хоронили они в этот день не Архипку-Степана и Захара, а сами Новые Палестины, все мечты о таком месте, где только по справедливости живут. Хоронили и ту звезду, следуя за которой пришли они когда-то на этот холм, звезду, сорвавшуюся с неба за ночь до их прихода. А может быть, именно из-за ее падения не получилось у них построить общее счастье? Может, не туда они при шли, и в этом кроется причина такого страшного и не дающего доброй надежды конца Новых Палестин? Хотя, может, это еще не конец?
Дул легкий теплый ветерок, шевелил русые волосы на голове ангела, привносил в воздух какую-то нездешнюю свежесть. А ангел все ходил и ходил, пережидая день. А когда опустился на холм вечер, задрал ангел голову вверх и стал рассматривать проклевывавшиеся на темнеющем небе звезды. Смотрел и думал: «За какой из них идти надо, чтобы прийти в страну счастья и справедливости?» Уже горели эти звезды ярко, будто мелко нарубленное солнце, а ангел все смотрел на них и смотрел. И так прошла половина ночи. И почувствовал ангел усталость, вернулся в человеческий коровник, лег на свою лавку и заснул сразу.
