Звезды в эту ночь были яркие, словно мелко накрошенное солнце. И светили они хорошо, даже тень рождалась у высокой травы. И тут же, на склоне, несколько человек косили эту траву, тоже, видать, для ночного удобства.
— Эй, ангел, ты что ли? — донесся знакомый голос.
— Да, — кивнул ангел.
— Тоже, небось, по траву вышел? — спросил тот же голос. — А чего ж без косы?
— У меня нет, — признался ангел и тут же подумал, что даже будь у него коса, не смог бы он так ловко по-крестьянски накосить травы себе и Кате.
— Ну иди, набирай, что я тут уже накосил! Я себе еще сделаю! Люблю это дело! — предложил голос.
Ангел подошел к этому человеку, лица которого он никак не мог разглядеть, потому что смотрел человек вниз, на землю, а значит, даже яркие звезды не могли осветить его лицо.
А уже когда подошел, увидел ангел, что был это красноармеец Трофим, и удивился ангел этому, однако большую охапку травы собрал и поблагодарил Трофима искренне.
Вернувшись в коровник, покрыл он их лавки травою, и снова сели они друг против друга. И снова молчали, потому как каждый из них или боялся, или стеснялся заговорить первым. И так сидели они довольно долго, пока не навалилась на ангела накопленная за день усталость. Улыбнулся он Кате, пожелал ей доброй ночи и, улегшись, сразу заснул.
Дни шли как на подбор — солнечные, теплые. И каждый из них приносил в жизнь Новых Палестин что-то новое. Уже стояла у речки большая печь для обжига мисок и другой посуды, и тут же под временным навесом крутил печник Захарка гончарный круг, сделанный из колеса телеги, и сразу же передавал помощникам для постановки в печь все новые и новые миски.
Красноармейцы снова охотились в лесу, крестьяне заканчивали сев. АрхипкаСтепан грелся на солнышке и думал о будущем.
Горбун-счетовод ходил промеж жителей с толстой тетрадью и карандашом, составляя по просьбе учительницы Кати список детей и вообще желающих учиться правильной грамоте. Детей малого возраста нашел он восемь человек, а вообще желающих учиться пока не было.
Ангел снова носил воду из речки на вершину холма, помогая бабамкуховаркам, готовившим в большущем котле общественный обед. Бабы были чем-то озабочены и все время кратко переговаривались между собою напряженными голосами, но понять причину их беспокойства ангел не мог, а потому носил себе воду и думал, думал об учительнице Кате, и мысли его тоже были не из радостных, хотя что-то теплое в них и присутствовало.
Когда наступило время обеда, выяснилась причина беспокойства бабкуховарок. И сразу среди пришедших поесть поднялось возмущение, ведь в обеде не хватало главного для русского человека — не хватало соли. Если быть точнее, то соли там не было вообще, так как последние запасы были израсходованы еще утром.
Больше всего возмущались красноармейцы. Шум стоял неорганизованный, а потому разобраться в этом шуме было невозможно, и тогда Трофим, обладавший довольно зычным голосом, перекричал общий шум возмущения, говоря:
— Давайте сперва разберемся: кто виноват и не есть ли это вредительство, а потом уже порешим, что делать надо!
Палестиняне согласились со словами Трофима, однако как проверить, вредительство это или нет, они не знали, и тогда Трофим пояснил всем, что надобно проверить вещи каждого жителя, и если у кого-то в вещах обнаружится много соли, то значит это вредительство, а если соли не обнаружится, то надобно будет думать дальше.
С проверкой вещей не все были согласны, но большинство есть большинство, и тут же Трофим разделил красноармейцев на несколько троек по проверке вещей, и вместе с остальными жителями пошли они по коровникам. Сам же Трофим остался у котла ожидать результатов проверки.
— Коли найдут сейчас, то обед посолим и съедим! — сказал он ради утешения бабам-куховаркам, которые уже. почти плакали из-за возникшего неудовольствия жителей.
Не успел еще обед остыть, как вернулись проверявшие вместе с проверенными и с некоторым, можно сказать — немалым — количеством соли. Первым делом бросили соль в котел, потом уже доложили Трофиму, что много соли ни у кого в вещах не было, а понемногу почти у всех хранилось, поэтому все эти запасы были реквизированы для общего обеда.
— Надо после обеда все обговорить серьезно, — сказал на это Трофим.
Мало того, что обедали с опозданием, так еще и пересоленною еда оказалась из-за того, что ссыпали соль в котел не бабы-куховарки, которые всему в еде меру знают, а те же красноармейцы, эту соль реквизировавшие. Но ничего, про пересол никто не возмущался, хотя на лицах это возмущение и читалось. А уже когда поели и сложили грязные миски у котла, подошел Трофим к Архипке-Степану и предложил сейчас же провести собрание-митинг, чтобы обсудить на нем все важное и необходимое для справедливой жизни. Архипка-Степан пожал плечами, потом кивнул.
— Проводите! — негромко проговорил он.
— Ты старший, ты и проводить его должен! — сказал твердо Трофим.
— Давай я проведу! — предложил стоявший тут же горбун-счетовод. — Я ж все одно его помощник.
— А может, он сам хочет? — с сомнением глянул Трофим на Архипку-Степана.
— Не, пускай он проводит! — кивнул на горбуна беглый колхозник.
— Так, — встрепенулся горбун-счетовод. — Где проводить будем, тут или в коровнике?
— Тут, тут, — заговорили окружившие их палестиняне. — Че там, в коровнике, там всем тесно будет.
— Ну так давайте сначала приготовим все для митинга, — деловито стал вслух рассуждать горбун. — Сперва надо установить железное било для сбора митингов и собраний, и на случай пожара… Какой-нибудь рельс подвесить надобно, и чтоб возле него всегда на веревочке или цепи молот висел. Потом определим место для выступающих. Ясно?
Люди закивали, будучи полностью согласными с горбуном, ведь говорил он так, будто знал толк в собраниях и митингах, а кто, кроме тех, кто все знает, может быстро и с разумом митинг провести?!
— Ну, а может, первый-то митинг без рельса проведем? — спросил чуть увядшим голосом Трофим. — А уже потом, как положено.
— Нет! — отрезал горбун. — Нельзя так: сегодня одно, завтра — другое. Ежели хотим мы жить правильно и по справедливости, то так и надобно делать сразу. Пошли лучше кого из бойцов в разные стороны, пускай рельс поищут, тут на земле после царского режима много рельсов ненужных осталось! А пока они искать будут, бабы миски в реке помоют, а остальные трудящиеся отдохнут немного.
На этом и наступило некоторое затишье. Красноармейцы пошли рельсы искать, некоторые крестьяне, не согласившись с отдыхом, продолжили полевые роботы, а строители, заготавливавшие строительный лес, улеглись на травке и устроили себе приятный перекур.
Горбун-счетовод тем временем занимался своим любимым делом — бродил среди людей с толстой тетрадью и карандашом и писал. Писал он всякие мысли и предметы для обсуждения их на митинге-собрании. Также расспрашивал он и о предложениях, могущих принести пользу, но таких предложений у палестинян не было, и это огорчало помощника Архипки-Степана. Подошел он и к учительнице Кате и тут же с радостью записал по ее требованию вопрос открытия школы в Новых Палестинах — это для обсуждения. А потом поинтересовался предложениями и тут же обрадовался, не услышав привычное «нет. никаких предложений», а увидев, как учительница задумалась серьезно, даже алые ее губки напряглись от мысленного труда.
