— Розумиеш, на кордони пэрэвиряты будуть! — продолжал свою мысль Петр. — Спочатку росийська таможня, потим — наша. Якщо хтось з ных полизе пид брэзэнт — нам хана.
— Кто-нибудь, да полезет, — согласился я с ним. — Может, действительно выбросить на ходу?
— Если бы в речку выбросить, — предложила Гуля. Петр усмехнулся.
— Цэ трэба, щоб вагон на мосту зупынывся и дэсь з годыну там простояв! — И он отрицательно мотнул головой.
Минут через пятнадцать мы с Петром пробрались в грузовую часть вагона.
Прошлись под дождем по скользкому брезенту.
— Ну що, опробуемо? — Петр остановился у внутренней стороны откатной двери вагона.
Мы попробовали открыть дверь, но она мертво сидела на месте. Ручки с внутренней стороны у нее не было, и мы упирались руками в мокрое дерево, а ногами-в скользкий брезент. Ноги отъезжали, а дверь стояла на месте.
— Ничего не выйдет, — вздохнул я, отступив на шаг. Под усилившимся дождем вытащил из ладоней несколько заноз. Оглянулся на Петра.
— Понимаешь, мы, когда двери толкаем, стоим на мешках, и они от нашего веса еще сильнее эти двери держат!
Петр нашел край брезента, отодвинул его, оголив мешки с песком, подпиравшие дверь.
— Можэ, здвынэмо йих?
— Мне кажется, это не самая удачная идея, — остановил я своего напарника.
— Мы же не знаем, кто и где будет встречать другие мешки!
Петр озадаченно посмотрел на меня.
— Может, через полчаса состав станет, и к нашему вагону подъедет какой-нибудь грузовик. Что мы тогда будем делать? Живыми нас вряд ли оставят.
Петр вздохнул. С его черных усов капала вода. Мы уже оба были "насквозь мокрыми.
— Добрэ, пишлы в купэ, — наконец проговорил он. — Трэба щэ подуматы…
Вернувшись в купе, мы выкрутили свою одежду, оставив на полу порядочную лужу. Гуля растерла меня своей подстилкой, а Галя, порывшись в черной хозяйственной сумке, поставила на стол поллитровку «Столичной».
Петр, сушивший полотенцем голову, замер и выпучил на бутылку глаза.
— Ты ж казала, що нэ брала з собою! — медленно и сердито произнес он.
— То я на лэкарство, на всякый случай… Бона була у мэнэ скотчэм до дна сумкы прыклэена…
— Да ты, — Петр сверкнул глазами, но тут же покосил на меня, натянуто улыбнулся. — Бачыш, яка у мэнэ… хозяйствэнна…
Петр содрал с бутылки «бескозырку» и налил в две пиалки, на ходу пытаясь определить, сколько туда входит. В бутылке оставалось граммов триста.
— Давай, грэйся! — кивнул он на мою пиалку. Мы выпили деловито и без тостов.
— Щэ? — спросил Петр, приподняв бутылку над столом.
Я кивнул.
Вскоре пустая бутылка полетела в окно.
Мимо промелькнула еще одна станция с русским названием. Дождь бил крупными каплями по крыше вагона.
Петр откинулся спиной на стенку. Мы сидели молча и слушали дождь.
Водка вызвала во мне какое-то радостное равнодушие к ближайшему будущему.
Видно, это была хорошая водка, такая же, какую пил наш народ и до революции, и после.
Поезд укачивал меня. Стук колес сливался с барабанным боем капель о крышу вагона. Я улегся на нижней полке, подогнув ноги под себя, чтобы не мешать Гуле.
Уже засыпая, я почувствовал, как заботливые руки Гули укрывали меня одеялом.
Уютное тепло ускорило приход сна.
Глава 63
Проснулся я ночью от постороннего шума. Состав отбивал колесами по рельсовым стыкам монотонный ритм. Но к этому ритму мои уши уже привыкли, что-то другое вклинивалось в шум идущего поезда. И за окном в ночной темноте плыли пятна желтого света.
Я опустил ноги на пол и придвинулся к окну.
Вдоль железной дороги теперь мчалось широкое шоссе, по которому двигалась бесконечная колонна грузовиков с крытыми кузовами. Их фары и разбавляли темноту, добавляя в нее желтизны. Фары каждого грузовика били светом в задний борт впереди идущего. Я увидел внутри одного из грузовиков дремлющих солдат, сидящих на лавках вдоль боковых бортов.
Состав стал понемногу обгонять военную колонну. В свете фар промелькнул синий щит: «Тихорецк — 50 км, Кущевская — 120 км, Ростов-на-Дону — 225 км».
Колонна остановилась и осталась позади. Шоссе теперь сплошной черной полосой бежало вдоль железной дороги. Машин больше не было, и посторонний шум исчез.
Я смотрел на небо, на неподвижные звезды. Мы действительно выехали из-под дождя — все звезды висели на своих местах, ни одна не пряталась за облаком или тучей. Впереди нас ждал хороший солнечный день, и хотелось верить, что он будет хорош не только погодой.
До рассвета я успел заснуть еще раз, сидя за столом, подложив под голову руки.
Уже полупроснувшись, я медлил открывать глаза.
Солнце поднималось позади состава, ни один из его лучей не попадал в окошко купе, но за окном все светилось. И так же бежало в ярком солнечном свете шоссе, уже наполненное своей автомобильной жизнью. Промчался мимо «Икарус» с табличкой «Ростов-Кропоткин», тяжелый рефрижератор, тужась, обгонял наш вагон.
* * *
Я налил воды из баллона в пиалку, вышел в тамбур и умылся. Опустив пиалку на деревянный пол, открыл наружные двери — и в тамбур сразу ворвались и шум, и свежий воздух. Ветер за минуту высушил мое мокрое лицо.
Мы уже завтракали, скудно и молча, когда состав замедлил ход и стал поворачивать налево. Шоссе удалялось от нас, и вместе с шоссе удалялись блестящие на солнце рельсы магистрали. Теперь сбоку простиралось кукурузное поле. Мы с Петром переглянулись.
Галя опустила пиалку с чаем на стол, повернула голову к Петру.
— Вы повыкыдалы наркотыкы?
Ее лицо выражало крайнее беспокойство.
Петр отрицательно мотнул головой.
— Ну скажы хоч ты своему! — Галя перевела взгляд на Гулю.
— Женщины не должны вмешиваться в дела мужчин, — негромко произнесла Гуля.
Галя только покачала головой.
А состав еще отклонился налево. Петр выглянул из окна и посмотрел вперед по ходу поезда.
— Ну что там? — спросил я с нетерпением, заразившись от Гали нервозностью.
— Дэпо.
Я тоже выглянул из окна и увидел, что мы приближаемся к стоянке товарняков. Справа можно было насчитать десятка два составов. Сколько их было слева — мы не видели. Через каждые несколько метров направо отходила новая железнодорожная ветка, все дальше и дальше отодвигая от нас кукурузное поле.
Состав замедлил ход, словно машинист боялся пропустить нужное ему ответвление. Остановился. Снова поехал.
