Гуля обернулась. Ее красивое лицо выражало удивление, сменившееся через мгновение мудрой полуулыбкой.
— Не надо за меня волноваться, — сказала она. — Я здесь выросла… Это я должна за тебя волноваться…
— Почему? — теперь уже удивился я.
— Потому, что ты — мой и я должна заботиться о тебе…
— Я — твой, а ты — моя? — спросил я ее, произнося слова медленно и слишком членораздельно, сам вслушиваясь в них, боясь услышать нотки пошлости или банальности и еще больше боясь услышать их в ее ответе на этот странный вопрос.
— Нет, — спокойно сказала Гуля. — Ты — мой…
— А ты? — снова спросил я, начиная запутываться в ее логике.
— А я — рядом… Тебя спасла наша верблюдица…
— Так я, значит, ваш, а не твой, — сказал я, кивая, припомнив последний разговор с Джамшедом. Теперь для меня становился яснее смысл слов старика.
— Не обижайся, — Гуля улыбнулась, заглядывая своими карими глазами мне в лицо. — Ты — мой. Ты же сам меня выбрал?! Да?
— Потому, что ты мне понравилась, — ответил я, но голос мой прозвучал грустно.
— Но это же хорошо, когда подарок выбирает своего будущего хозяина, — сказала Гуля, заглядывая в котелок с водой, висевший над хрустящим костром.
Я замолчал. Ее последние слова меня окончательно добили. Я, стало быть, был подарком…
Я сидел на подстилке, уткнувшись взглядом во все еще застывшего хамелеончика, изображавшего, по всей видимости, собственное чучело.
Гуля поднесла мне пиалу с зеленым чаем и предложила на своей ладони несколько шариков сыра. Я взял один, сунул в рот, стал катать его языком, «раскатывая» по небу его солоноватый вкус.
Гуля присела рядом. Посмотрела н меня, потом, проследив за направлением моего взгляда, увидела хамелеончика.
— Какой красивый! — произнесла она, чуть наклонившись вперед, i Мне показалось, что хамелеончик, услышав ее слова, испуганно дернулся и посмотрел на нее.
Постепенно я успокоился, смирился с ее словами. Может, действительно нет ничего плохого или даже странного в том, что подарок сам выбирает, кому он хочет принадлежать… По крайней мере на протяжении тысячелетий у женщин, которые часто становились подарками, такого выбора не было.
Солнце поднималось. Мы сидели рядом на полосатой подстилке и таком же покрывале. Пили чай, катали языками во рту сырные шарики, смотрели на хамелеона, поочередно смотревшего на нас.
— А я очень испугался, — признался я наконец Гуле. — Верблюдица захрапела, потащила рюкзак куда-то. Я вскочил, а тебя — нет…
— Хатема захрапела? — удивленно переспросила Гуля. Она поднялась, оставив пиалку на подстилке. Подошла к верблюдице, погладила ее, посмотрела на след рюкзака, протащенного на пару шагов в сторону. Потом пошла по этому следу дальше, в сторону, противоположную следу рюкзака. Прошла метров тридцать, остановилась.
— Коля! — крикнула она оттуда. — Подойди! Я подошел и увидел вмятинки-следы на песке. Это были одиночные следы. Кто-то дошел до этого места, потом остановился, присел, потом снова встал, потоптался и пошел назад.
Тут же я вспомнил следы, которые видел поутру вокруг себя на берегу Каспия. Сказать ли Гуле об этом? Или она испугается?
— Это не казах, — спокойно сказала Гуля.
— Откуда ты знаешь? — удивился я.
— Казахи по песку не бегают, а здесь кто-то убегал… Мы молча вернулись к верблюдице. Собрали вещи. На песке осталось только покрывало со вцепившимся в него хамелеоном. Я не знал, как с ним поступить.
— Он хочет, чтобы мы его с собой взяли, — сказала Гуля.
Я вздохнул. Брать его в руки не хотелось, хоть я вроде бы и знал, что хамелеоны не кусаются.
— Говорят, что хамелеон приносит удачу кочевникам… — задумчиво произнесла Гуля.
Она присела перед ним на корточки, погладила его, и он сделал какой-то шаткий шаг, повернул к ней маленькую уродливую мордочку, так не похожую на его же ночной неподвижный величественный профиль.
«Вот почему он любит бродить ночью, — подумал я. — Нужно бродить тогда, когда ты кажешься красивым…»
Гуля сложила покрывало, а хамелеон стоял рядом на песке, следя за ее действиями.
— Сейчас мы тебе найдем место, — сказала ему Гуля. Потом, когда вся поклажа была уже на верблюде, она подняла хамелеона и посадила его на мой сине-желтый рюкзак. Хамелеон, вцепившись лапками в желтую часть рюкзака, пожелтел, потом перешел на синюю и так же быстро посинел. Там он и замер в ожидании дороги.
Я надел свою остроконечную войлочную шапку — подарок Джамшеда подарку его дочери — и мы тронулись в путь. Мы шли чуть впереди Хатемы, а повод верблюдицы был в руках у Гули. Она, казалось, была хозяйкой и раскинувшихся вокруг песков, и нашего маленького каравана, и все еще виднеющихся вдали, но никак не приближающихся холмов.
Глава 29
Следующей ночью я спал некрепко, но сладко. Мне снилось, что мы с Гулей лежим рядом и я, укутанный в ее тепло, то и дело затаиваю дыхание, чтобы слышать своей кожей удары ее сердца. Проснулся я легко и внезапно, почувствовав на груди какое-то движение. Открыл глаза и увидел уже знакомую картину — на мне поверх полосатого покрывала неподвижно сидел хамелеон, задрав красивый профиль к небу. Он словно стоял на страже, егр неподвижность была одни революционной бдительности.
«Чего он к нам прицепился? — подумал я, приподнимая голову, чтобы получше его рассмотреть в голубом полумраке ночи. — Или мы ему так понравились, или ему просто одиноко в пустыне? Ладно, если он приносит удачу, то прогонять его глупо».
Хамелеон своим появлением переключил на себя мои мысли, и я уже думал, что надо бы ему и имя дать, раз он к нам присоединился. Стал перебирать имена, но человеческие или собачьи ему не подходили. Надо было найти какой-нибудь человеческий прототип. Но когда в воображении выстроились в шеренгу хамелеончатые политические деятели, то мне стало неудобно перед пресмыкающимся: что ж это я хочу назвать его в честь людей, ни любви, ни доверия не заслуживающих. И тогда, чтобы исправиться, я решил назвать его в честь своего деда — Петровичем. Отчество без имени звучало куда солиднее и более по домашнему, чем имя без отчества.
— Ну что, Петрович, — прошептал ему я. — Тебе Гуля нравится?
Петрович не ответил. Он продолжал свое недвижение, и даже его шарнирные глаза не пошевелились.
Я вздохнул, посмотрел на Гулю, мирно спавшую на боку, повернувшись в мою сторону.
«Это хороший знак, — подумал я. — Прошлую ночь она спала на спине…»
Я придвинулся к Гуле, стараясь не побеспокоить ее сон. Придвинулся на расстояние дыхания. Заглянул в ее красивое лицо. Смотрел в него долго, пока глаза, полностью привыкнув к голубому полумраку, не забыли о том, что сейчас ночь.
