– Да. Может быть, и Господу тоже, – сказал
Драгомиров. – Проблема, по нашему разумению, достигла стадии, когда
широкая огласка необходима. Отказ означал бы, простите, что вы просто-напросто
боитесь… Кстати, независимо от нас те же результаты получили ученые Ватикана.
По нашим данным, схожие исследования ведет научный центр канцелярии Верховного
имама.
– Как же вы теперь разберетесь с Ватиканом, вообще друг
с другом? – поинтересовался Снерг – сработал чисто профессиональный
рефлекс. – Ведь ситуация создалась щекотливейшая…
– Щекотливая, не скрою, – сказал
Драгомиров. – И не буду скрывать, что определенные круги различных церквей
всерьез этим озабочены. Но, смею думать, все связанные с создавшейся ситуацией
сложности и возможные неудобства заслоняет значение самого факта – мы
наконец-то сможем доказать людям – да и своей совести, – что вовсе не
морочили голову человечеству тысячи лет, что были правы с самого начала. А вот
вы… Не обязательно вы персонально. Хватит ли у вас смелости взглянуть в лицо
Истине? Отнестись с полной серьезностью? Как вы считаете, Станислав Сергеевич?
– Хватит смелости, я думаю… – сказал Снерг.
– Вы говорите так уверенно оттого, что до конца все же
не поверили.
– Возможно.
– В таком случае мне жаль вас, простите, – сказал
Драгомиров. – Дольше сопротивляясь Истине, вы понесете больше утрат. Вы
будете вынуждены поверить. Вы ведь можете убедиться сами – Господь перестал
ограничиваться лишь постановкой преград на вашем пути. С некоторых пор ваши
действия вызывают активные ответные меры. И кто знает, что ждет вас завтра?
Какие новые испытания вам уготованы. Не лучше ли вовремя избавиться от глупого
упрямства с наименьшими потерями для самолюбия?
– По-моему, рано, – сказал Снерг.
– Станислав Сергеевич, вам не кажется, что впервые за
времена противоборства церкви и атеизма мы поменялись ролями? На нашей стороне
– факты и логика, на вашей – бездоказательные эмоции…
– Но вы ведь начали не сегодня, – сказал
Снерг. – Вы наступаете, тщательно разработав тактику и стратегию, а мы не
успели даже организовать оборону…
– А вам не кажется, что вы усиленно ищете утешительные
аргументы?
– Может статься, и ищу… – сказал Снерг. Беседа
начинала его тяготить, ничего нового он уже не узнает, это ясно. – Я могу
встретиться с Латышевым?
– В любую минуту. Проводить вас к нему?
– Если вам не трудно, – вежливо сказал Снерг.
Как и демонстрационный зал, кабинет Латышева ничем не
отличался от кабинета обыкновенного научного работника. Разве что икона на
стене – «Параскева Пятница» и сам Латышев… Снерг помнил его резко-порывистым в
движениях, шумным в дискуссиях, любителем остроумно-уничтожающих «парфянских
стрел». Сейчас навстречу ему встал человек с плавными медлительными жестами,
тихо поздоровался, не поднимая взгляда выше рта собеседника.
Драгомиров тактично сослался на какие-то неотложные дела и
вышел. Ненадолго воцарилось неловкое молчание, и Снерг поверх головы Латышева
внимательнее вгляделся в икону, которую вначале лишь удостоил беглого взгляда.
«Вот оно что, – удивленно подумал он, – еще и это
примешалось, что ж, случалось и так…»
Женское лицо было выписано по всем старинным канонам,
отнимавшим живое и превращавшим лицо, скорее, в абстрактный символ, но все
равно Снерг тут же ее узнал – Лена Латышева смотрела на него печальными
византийскими глазами, совсем такими, как в жизни. Она была
инженером-энергетиком и летала на «Сивке-Бурке», корабле Проекта с полигона
Жемчужины. «Сивка-Бурка» погиб со всем экипажем в сто втором.
Сивка-Бурка, мудрый конь,
оглянись на всем скаку.
Что ж, ты не дал, конь-огонь,
счастья седоку? —
вспомнил Снерг появившуюся месяцем позже песню Шеронина.
Журналисты, всезнающий народ, поговаривали, что Шеронин был влюблен в Лену
Латышеву, что именно ей была посвящена написанная для одной из премьер сто
первого «Царьградская мадонна». О Шеронине рассказывали много и не всегда
правду, но это было похоже на правду, если вспомнить, как вел себя Шеронин
после гибели «Сивки-Бурки» – смерть просто хороших знакомых переживают не так
надрывно… «Как же оно все переплелось», – горько подумал Снерг.
Латышев молчал.
«Он же не знает, как со мной держаться, – сообразил
Снерг, – может быть, ожидает, что я стану иронизировать, нападать, а
ничего такого у меня и в мыслях нет, – поздно переубеждать, бессмысленно
высмеивать, даже жестоко, он уже давно не с нами. Единственное что можно
сделать – доказать ему, что все иначе…»
– Меня ознакомили с вашей «формулой отражений», –
сказал Снерг. – Неужели никто из тех, у кого вы консультировались, не
нашел в ней рационального зерна?
– А вы-то уверены в его существовании?
– Трудно сказать… – сказал Снерг. – Кажется,
что-то в этом есть… Я ведь не специалист.
– В этом есть мистика, Станислав Сергеевич, –
грустно усмехнулся Латышев. – Обскурантизм, поповщина с поправками на век.
Одно время мне казалось, что нашей работой заинтересовался Слава Муромцев, но
вскоре и он охладел. Что делать, он – фанатик Проекта и галактической миссии
человечества, он и на секунду не может допустить мысли, будто некая высшая сила
способна выставить шлагбаум и запрещающие знаки…
– А вы? – жадно спросил Снерг. – Как же
вы-то…
– Станислав Сергеевич, признаться, мне горько
сознавать, что правы оказались не мы. Но что прикажете делать? Мне пришлось
признать, что совокупность фактов укладывается в некую систему, а затем сделать
и следующий шаг, логически верный – признать эту систему, за неимением
доказательств противного. Бритва Оккама применима и в данном случае. Введя в
уравнение сверхцивилизацию, мы не в состоянии ответить на вопрос, почему она
ставит преграды на своем пути к звездам. Или инопланетные агрессоры для вас все
же при любых обстоятельствах предпочтительнее Бога?
– Вряд ли, – сказал Снерг. – Для меня
одинаково неприемлемо и то, и другое.
– Настолько, что вы не в состоянии воспринимать
неумолимую логику наших аргументов? Да, наших – я не могу, да и не хочу
оглядываться назад и покидать мир, в который пришел по убеждению.
– Логику я в состоянии воспринимать, – сказал
Снерг, – но я и вправе давать свою трактовку происходящему.
– Какую же? Молчите? Между прочим, ваша передача порой
оперирует и более шаткими аргументами, нежели мы сейчас. Драгомиров познакомил
вас только с «формулой отражений»?
– Разве есть что-то еще? – настороженно спросил
Снерг.
– Есть, – сказал Латышев тихо и веско. – Есть
еще и «феномен землеподобных планет». Удивляюсь, как прошла мимо него ваша
передача… Впрочем, один из аспектов загадки вы затронули – я имею в виду
освещавшуюся вами проблему, вернее, дискуссию о «стерильности». Наука не нашла
удовлетворительного объяснения, почему вся десятка землеподобных планет,
открытых нами в Ойкумене, «стерильна», почему мы не нашли и следа Разума.
Каждая из планет как минимум не меньше, не моложе Земли, обладает развитой
фауной, всеми условиями для зарождения разумного существа, но зарождения не
произошло. И не произойдет, потому что планеты «десятки» – не планеты.
