– Здорово, – сказал я сквозь зевок.
– Что ты затеял?
– Ничего.
– А почему не едешь?
– Куда?
– Да к Иванову же!
– Я же не знаю, где живет Иванов, – сказал я,
проснувшись окончательно.
– Ну что ты чепуху мелешь? Зачем ты его вызывал?
– Никуда я его не вызывал, – сказал я. – В чем
дело?
– Десять минут назад мне звонил Иванов, – сказал он
быстро. – И говорил, что ты назначил ему встречу за городом у поворота на
дачи, но тебя все нет, а телефон твой не отвечает.
– Ер-рунда, – сказал я, вернулся в комнату и поднял
трубку. Телефон молчал, гудков не было…
…Я миновал щит с двойным напутствием «Добро пожаловать.
Счастливого пути». – Смотря с какой стороны ехать. Я ехал из города, и мне
желали счастливого пути. Я прибавил газу, теперь я уже не сомневался, что
Иванова выманили в это уединенное место, именно выманили, и если учесть, что
кое для кого он представлял нешуточную угрозу, а уединенные места всегда были
сопряжены с нехорошими делами, а Иванова кое-кто всерьез ненавидел… Но неужели
это возможно? Возможно такое?
Оставалось уповать на неизвестные нам законы Сообщества. Но
кроме «филантропов», вынужденных их соблюдать, существовал еще Горчаков, не
подписывавший никаких конвенций и не подпадавший под юрисдикцию заоблачных
законов. Я знал о нем мало, но чувствовал, что этот человек пойдет на все,
защищая то, что считает своими идеалами, вопрос только в том, на какие методы
он решится, что окажется у него в руках…
Дорогу разделял барьер – узкая полоса зеленой травки,
стиснутая ноздреватыми бетонными поребриками. Издали я увидел светлый плащ.
Иванов прохаживался на противоположной стороне, возле серого короба автобусной
остановки, разрисованного нравоучительными картинками на темы безопасности движения
с Волком и Зайцем в главных ролях. Я затормозил, выскочил из машины и побежал
на ту сторону. Иванов увидел меня, приветственно взмахнул рукой. Отчаянно
заскрипели тормоза, рядом встала бежевая «Волга»; опущенное стекло правой
передней дверцы, долгая, оглушительная автоматная очередь, душный запах пороха
и жесткое, застывшее лицо Горчакова над стволом.
Шевельнуться я не мог и успел подумать, что настала моя
очередь, а еще – что это глупо, обидно и рано.
Мотор взревел, «Волга» унеслась в город. Я встал на колени
рядом с Ивановым и попытался поднять его за плечи. Жутко на него смотреть,
кровь была везде, но он еще жил, смотрел сквозь меня, не видя, и что-то громко
говорил на незнакомом языке. На шоссе было тихо и пусто.
Мне наконец удалось его приподнять, он был страшно тяжелый.
– Иванов! – закричал я ему в лицо. Он увидел меня, и я
чувствовал, какие страшные усилия он прилагает, чтобы смотреть на меня
осмысленно, сказать что-то сквозь красную пену на губах.
– Бор-ря… – выговорил он. По моим ладоням ползла горячая
кровь. – Третий, ты третий, по тебе… те уже… по тебе… гласность… только
так…
Его лицо застыло, и кровь хлынула на подбородок. Я понял,
что это конец, осторожно, как будто нужна еще была осторожность, опустил его на
бетон, подставив ладонь, чтобы не ударилась голова. Случилось странное – словно
на секунды открыли дверь в иной мир. Я услышал переливчатые звуки, чьи-то
голоса – сердитые, печальные, чей-то плач, чьи-то яростные возгласы. Я понял, о
чем говорят, хотя не разобрал ни слова.
Кто-то сказал: «Мерзавцы!» Кто-то осторожный поторопился
напомнить: «Я же говорил, не так нужно было все иначе…» А кто-то просто плакал,
потому что из всех звездных Ивановых этот был единственным…
Иванова не стало. Кровь на бетоне и у меня на руках
осталась, а его не было, его забрали, и дверь в иной мир захлопнулась. Неужели
навсегда?
Я поднялся с колен и сел на ободранную скамейку. Мимо
промчался КамАЗ помидорного цвета, без натуги тащивший двадцатитонный красный
контейнер с иностранной маркировкой. Придорожный мусор закружился в крохотном
смерче и улегся до следующей машины.
Заявить? Милиции, полиции и разведки всего мира, сколько их
ни есть, вся их новейшая техника и громадный опыт не смогли бы доказать, что
Горчаков – убийца. Убитого им человека никто никогда не найдет, да и человека
этого словно бы не было. Автомат тоже скорее всего находится в недоступном для
землян месте. Просто и незамысловато: человек жил – человек умер, убит, и
убийца вне досягаемости писаных законов. Убрать Иванова сами «филантропы» не
могли, запрещали законы Сообщества. Другое дело – Горчаков, ему можно по его
просьбе выдать автомат в удовлетворение его потребностей, и никто не обязан
следить, что он с автоматом станет делать. Ни к чему не придерешься…
– И долго вы собираетесь так сидеть? – раздался над
моим ухом знакомый голос.
Я не заметил, как он вернулся, но знал, что мне делать. Но
он опередил. Когда я смог разогнуться, борясь с затухающей волной боли,
Горчаков стоял, небрежно массируя ладонь.
– Ну, успокоились?
– Пошел вон, сволочь! – сказал я.
– Зря, – сказал он. – Успокойтесь. Поймите, это
было необходимо. Один человек стоял на пути к счастью миллионов. Цель
оправдывала средства. Мне было тяжело, меня тошнило потом…
– Вы мерзавец, – сказал я. – И что страшнее всего
– вы действуете по убеждению. Будь вы платным ландскнехтом, все было бы проще и
понятнее…
– Хорошо, что вы не считаете меня вульгарным убийцей. Это
уже шаг к пониманию.
– Наоборот.
– Нет, – сказал он. – Пройдет совсем немного
времени, и вы простите мне эту автоматную очередь. Когда не станет голода,
ядерных ракет и балансирования на грани.
– Горчаков, – сказал я. – Может, никакой вы не
радетель нищих арабов и голодных китайцев? Может, вы, просто-напросто до ужаса
боитесь ядерной войны?
– Вовсе не из-за страха перед бомбой. Просто вы никак не
можете согласиться с тем, что я искренне верю в свою правоту.
– Что бы там ни было, я против вас.
– Господи! – крикнул он. – Ну почему они выбрали
вас, юнца, не нюхавшего жизни… Если бы вы прошли войну, как Назар, или
голодали, как я в детстве…
– Я не верю, что цель оправдывает средства, – сказал
я. – Так нельзя. До этих выстрелов я еще мог бы уважать вас…
Я обошел его, как столб, сел в машину и поехал домой,
соблюдая правила уличного движения. Дома, как и ожидал, Жанна лежала на диване
с книжкой из белоконевской библиотеки. Она увидела мой испачканный кровью
костюм и ахнула.
– Спокойно, – сказал я. – Отложи-ка книгу и
поговорим о серьезных вещах. Ты говорила, что остаешься при любом исходе
эксперимента? Так вот, эксперимент кончился. Ничего этого, – я показал на
окружающую роскошь, – больше не будет.
– Как?
