Себастьян молча слушал эти упреки, признавая их справедливость. Но Никки хотела добиться правды.
— Почему тебе никогда не хотелось познакомиться с сыном поближе?
Несколько секунд Себастьян колебался и наконец решился:
— Потому что мне это тяжело.
— Что значит — тяжело?
— Он слишком похож на тебя. Мимика, смех, взгляд, манера говорить — все твое. Когда я вижу его, я вижу тебя. Для меня это просто невыносимо, — признался он, отводя глаза.
Никки не ожидала такого признания. В растерянности она все же задала еще один вопрос:
— Неужели самолюбие оказалось сильнее любви к сыну?
— Я не щажу себя, занимаясь Камиллой, — не уступал он своих позиций. — Она разумная, развитая, хорошо воспитана.
— Хочешь знать правду, Себастьян? — проговорила Никки со слезами на глазах. — Камилла — бомба замедленного действия. Ты пока еще держишь ее под контролем, но долго это не продлится. Она восстанет против тебя, и ты будешь кусать себе локти.
Себастьян вспомнил упаковку таблеток, которую обнаружил в комнате дочери. Почувствовал раскаяние, подошел и обнял Никки.
— Ты права, и прошу тебя, не будем ссориться. Вынесем вместе выпавшее нам на долю тяжкое испытание. А потом… Я изменю свое отношение к Джереми, а ты будешь видеться с Камиллой, сколько захочешь. Обещаю, мы все уладим.
— Поздно, Себастьян. Посеянное зло принесло свои плоды. Ничего уже не поправить.
— Ты не права, поправить можно все, — твердо, с нажимом произнес он.
Катер проплыл под аркой моста Искусств, потом под Новым мостом, а они все стояли обнявшись.
Потом вдруг опомнились и отстранились друг от друга.
Катер плыл вдоль набережной Сен-Мишель, загроможденной лотками букинистов. В центре острова Ситэ высилась крепость Консьержери, а на мысу — готический силуэт Нотр-Дам. Чуть дальше, на острове Сен-Луи, можно было рассмотреть слегка подсвеченные роскошные частные особняки.
— Попытаемся все же разгадать загадку ключа, — предложила Никки, гася третью сигарету. — Безусловно, это какой-то знак, который нам нужно понять. Шоу, в котором мы принимаем участие, имеет смысл. Нам нужно найти замок, который он открывает.
Вместе они вдоль и поперек исходили всю верхнюю палубу, ища, где может быть замочная скважина. И ничего не нашли. На палубе сильно дуло, из-за ветра ночь казалась холодной. Заметив, что Никки дрожит, Себастьян накинул ей на плечи свой пиджак. Она стала отказываться, но он продолжал настаивать, и она согласилась.
— Смотри-ка! — закричал он, вдруг заметив металлические коробки со спасательными жилетами.
Вдоль палубы выстроилось полдюжины небольших сундучков, каждый со своим висячим замочком. Торопливо, дрожащими руками они попытались один за другим открыть замки, но ключ не подошел ни к одному.
«Черт подери!»
Подавленная неудачей, Никки закурила новую сигарету, встав у бортика, они выкурили ее на двоих, не произнося ни слова. А народ по обоим берегам веселился, там яблоку негде было упасть, бесконечная череда жанровых сценок «жизнь на Сене» бежала перед глазами — что-то празднуя, закусывали семейства, ворковали влюбленные, а вот, словно в фильме Вуди Аллена, у воды танцует немолодая пара. Развалившись, отдыхают бродяги, стайка подростков, хохоча, тычет пальцами в пассажиров пароходика, панк с собакой курит длинный-предлинный косяк… И куда ни посмотришь, алкоголь — литровые бутылки вина, банки с пивом, водка.
— Пойдем вниз, — шепотом попросила Никки. — Я замерзла.
Они вновь спустились на нижнюю палубу.
В салоне царило безудержное веселье. Застенчивая в начале ужина публика теперь во весь голос распевала песни. Турист-американец встал на колени, прося руки своей девушки.
Никки и Себастьян уселись за свой столик. За это время им успели принести горячее. На тарелке Себастьяна солидный кусок говяжьего филе застыл под соусом беарнез. На тарелке Никки две королевские креветки сражались на дуэли на горстке риса. Едва они принялись за горячее, уже ставшее холодным, к ним подошел скрипач и заиграл «Гимн любви». Себастьян не стал с ним церемониться и мигом отправил куда подальше.
— Налей мне вина, — попросила Никки.
— Тебе хватит, а то опьянеешь. Да и в бутылке уже ничего нет.
— И пусть опьянею! Я хочу напиться. Это мое дело! Это помогает мне справиться с ужасом, который на нас свалился!
Никки поднялась и оглядела столы, ища взглядом, где стоят бутылки с вином. Увидела одну, едва начатую, на столике с десертами возле бара и принесла ее.
И налила себе полный бокал под укоряющим взглядом мужа.
Себастьян отвернулся и стал смотреть в огромное окно. Вот и еще одна достопримечательность их речной прогулки. Пароход проплывал под металлическим полотном моста Шарля де Голля. В отличие от предыдущих, этот мост был современный и напоминал крыло самолета, готовое рассечь небо. А сразу за ним мощные прожектора парохода осветили и вовсе неожиданную картину: неподалеку от моста расположились лагерем бомжи — рвань, вонь, костры. Зрелище не для слабонервных, пассажиры приуныли, праздничное настроение улетучилось. Невольно, пусть на самую малость, все оказались жертвами знаменитого «парижского синдрома». Каждый год посольства отправляют на родину десятки психически травмированных туристов, которые не выдержали контраста между идеальным Парижем, которым они любовались в фильмах, и куда более грубой реальностью столицы. Но на катере все очень скоро позабыли о неприятном инциденте.
Катер продолжал плыть и подплывал уже к башням национальной библиотеки, собираясь развернуться где-то возле Берси и вернуться вдоль правого берега в исторический Париж почтовых открыток и туристических альбомов. Музыка заиграла громче, и неприятное впечатление стерлось из памяти.
Еще один глоток вина.
Алкоголь мутил сознание Никки, зато обострял чувствительность. Ее преследовало ощущение, что она упустила что-то очень важное, какую-то существенную, лежащую на поверхности деталь. Но не пыталась во что бы то ни стало напрячь мозги. Не рассчитывала, что найти сына ей поможет разум, логика, анализ. Она полагалась на материнский инстинкт. В беде чувство помогает больше логики и рассудка.
Никки не старалась сдерживать чувства, напротив, дала им волю. Слезы подступали к глазам, в голове теснились воспоминания. Настоящее и прошлое смешались в один поток. Вот теперь все же нужно определиться, направить курсор в правильную точку. Не плыть по течению, а выудить послание.
Никки тоже смотрела в окно, но ее кружил вихрь. Все мешалось у нее в голове, подступала тошнота. Воспоминания проносились как смерч, сплетались, путались, накладывались одно на другое.
Музыка играла все громче. Люди вокруг отбивали ритм, хлопая в ладоши. На танцевальной площадке работали аниматоры. Официантки и официанты отплясывали под русскую песню.
