— Что это ты в свою ругань греческую мифологию начал вплетать? — поинтересовался я.
Радар рассмеялся, а Бен заколотил по кнопкам, вопя:
— Жри, гоблин, жри! Как Зевс сожрал Метиду!
— Я склонен думать, что она вернется к понедельнику, — сказал я. — Школу никто особо не стремится пропускать, даже Марго Рот Шпигельман. Может, она у нас до конца учебного года поживет.
Радар ответил путано, как и полагается, когда ты играешь в «Восстание»:
— Я даже не понимаю, чего она сбежала, из-за того сзади чертяка, не, чувак, лучевой пушкой его, что с этим своим поссорилась? Я-то думал, что у нее к таким склеп где, слева, что ли вещам иммунитет.
— Не, — сказал я, — дело не в этом, ну, я так думаю. По крайней мере, не только в этом. Марго Орландо просто ненавидит, она называет его бумажным городом. Ну, потому что он весь фальшивый и хлипкий. Думаю, она от него просто отдохнуть решила.
Я выглянул из окна и тут же заметил, что кто-то, наверное, детектив, опустил жалюзи в комнате Марго. Но смотрел я не на жалюзи. А на наклеенный на них черно-белый постер. На снимке был изображен чуть сгорбленный мужчина, смотрящий вперед. На губе висит сигарета. На плече — гитара, а на ней выведено краской: «ЭТОТ ИНСТРУМЕНТ УБИВАЕТ ФАШИСТОВ».
— У Марго в окне что-то есть.
Музыка из игры смолкла, Радар с Беном опустились на колени рядом со мной.
— Это только что появилось? — спросил Радар.
— Я миллион раз эти жалюзи видел, — ответил я, — но постера на них раньше не было.
— Странно, — сказал Бен.
— Сегодня утром предки Марго сказали, что она иногда оставляет подсказки, куда ушла, — добавил я. — Но они всегда очень расплывчатые, все равно ничего не поймешь, пока она не вернется.
А Радар уже взялся за дело — стал искать эту цитату в своей Мультипедии.
— Это Вуди Гатри, — сказал он. — Певец в стиле фолк, годы жизни 1912–1967. Пел о жизни рабочего класса. Типа «Эта земля — твоя». Коммунист, в некотором смысле. Вдохновитель Боба Дилана.
Радар проиграл кусочек из песни. Высоким скрипучим голосом Гатри пел о профсоюзах.
— Я напишу автору этой статьи, спрошу, замечает ли он какую-то явную связь между этим Вуди Гатри и Марго, — пообещал Радар.
— Я отказываюсь верить, что ей нравится его творчество, — сказал я.
— Да уж, — добавил Бен, — он поет, как пьяный Кермит с раком горла.
Радар открыл окно, высунул голову, посмотрел по сторонам:
— Кью, я думаю, что сообщение оставлено тебе. Разве кто-то еще из ее знакомых смог бы его увидеть?
Я покачал головой.
Бен тут же добавил:
— Он на нас так смотрит, словно требует внимания. И голову так склонил, видите? Как будто бы он не на сцене, а в дверях у тебя стоит или типа того.
— Мне кажется, он приглашает нас войти, — ответил я.
4
Ни на дверь соседнего дома, ни на гараж мое окно не выходило, их можно было увидеть только из гостиной, поэтому Бен продолжил игру, а мы с Радаром вышли в гостиную и сели якобы посмотреть телек, хотя сами пристально следили за домом Шпигельманов. Мы ждали, когда родители Марго уйдут. Черная «Краун Виктория» детектива Уоррена все еще стояла перед их домом.
Он уехал минут через пятнадцать, но потом прошел еще целый час, прежде чем дверь снова открылась. Мы с Радаром смотрели какую-то дурацкую комедию про обкурков, и я уже почти вник в сюжет, когда вдруг Радар сказал: «Гараж». Я спрыгнул с дивана и подошел к окну, чтобы получше рассмотреть, кто в машине. Мистер и миссис Шпигельман. А Руфи осталась дома. «Бен!» — крикнул я. Он мигом вылетел, и, как только Шпигельманы свернули с Джефферсон-вэй на Джефферсон-роуд, мы вышли на улицу. Было тепло и влажно.
Мы пошли к дому по газону. Я позвонил в дверь и услышал клацанье когтей Мирны, а потом она принялась лаять, как ненормальная, глядя на нас через боковое окно. Руфи открыла дверь. Она была милой девчонкой лет, наверное, одиннадцати.
— Привет, Руфи.
— Привет, Квентин, — ответила она.
— А мама с папой дома?
— Только что уехали, — сказала она. — В «Таргит». — У нее были такие же большие глаза, как у Марго, только светло-карие. Она посмотрела на меня, от волнения поджав губы: — Ты полицейского видел?
— Да, — сказал я. — По-моему, хороший.
— Мама говорит, будем думать, что Марго просто пораньше уехала в колледж.
— Ага.
Типа лучший способ решить загадку — это решить, что загадки никакой нет. Но я уже не сомневался в том, что Марго оставила ключи к разгадке.
— Слушай, Руфи, нам надо сходить в комнату твоей сестры, — сказал я. — Марго ведь тебя иногда просит сделать что-то по большому секрету от родителей. Вот сейчас то же самое.
— Марго не любит, когда в ее комнату кто-нибудь заходит, — ответила Руфи. — Кроме меня. Ну и мамы иногда.
— Но мы же ее друзья.
— Она не пускает друзей к себе в комнату, — настаивала она.
Я наклонился к ней:
— Руфи, прошу тебя.
— И вы еще хотите, чтобы я маме с папой не рассказывала.
— Верно.
— Пять баксов, — ответила она.
Я собирался поторговаться, но Радар достал пятерку и отдал ей.
— Если увижу машину, скажу, — заговорщически добавила Руфи.
Я присел, чтобы как следует почесать энергичную старушку Мирну, а потом мы побежали вверх по лестнице, в спальню Марго. Взявшись за дверную ручку, я осознал, что не видел эту комнату лет с десяти.
Я вошел. Там оказалось намного аккуратнее, чем можно было ожидать от Марго, хотя, возможно, мама убрала. Справа стоял шкаф, готовый лопнуть от одежды. У двери обувная стойка — тоже куча всего, от балеток до туфель на высоченном каблуке. Похоже, из одежды она почти ничего не взяла.
— Я за комп, — сказал Радар.
Бен рассматривал жалюзи.
— Постер на скотче, — сказал он.
Больше всего меня удивило то, что я увидел у стены возле стола: книжные полки в высоту — с меня и в ширину — еще раза в два больше, забитые виниловыми пластинками. Их там были сотни.
— В проигрывателе «А Love Supreme» Джона Колтрейна, — сообщил Бен.
— Боже, это просто гениальный альбом, — ответил Радар, не отвлекаясь от компьютера. — Вкус у нее хороший.
Я озадаченно посмотрел на Бена, и он объяснил:
— Саксофонист такой был.
Я кивнул.
Радар, набирая что-то на клавиатуре, добавил:
— Поверить не могу, что Кью ни разу Колтрейна не слышал. Я, пожалуй, не встречал более яркого свидетельства существования Господа Бога, чем его мастерство.
