О чем он говорил? Не важно. В его тоне не было ни равнодушия, ни вызова. И на том спасибо. Ни то ни се.
А что, если поймать этого знаменитого ворона в черном шелковом костюме и с крючковатым носом? Говорят, будто он организует концерты и хорошо платит оркестрантам. Да, пожалуй, стоит его подцепить. Слишком поздно. Пташка улетела…
И тут ее тоскливый безликий сосед назвал ее по имени.
— Как, вы меня знаете? — удивилась она.
Он с поклоном выразил ей соболезнования.
Она воскликнула:
— Мы прежде уже встречались?
— Ваша сестра, великолепная певица, которую мне посчастливилось слышать в Регенсбурге, только что рассказала мне о вашей трагедии. Еще раз приношу вам свои соболезнования.
«Что же я за дуреха! — подумала она. — Рыщу повсюду в поисках жертвы, а дичь-то, похоже, тут, рядом со мной. Ну-ка, кто он такой? И что у него за акцент?»
Игриво подхватив беседу, она узнала, что он дипломат, прибыл из Копенгагена и ему очень нравится в Вене.
— Вы любите музыку?
— Страстно.
Она не поверила. Смерив его взглядом, она убедилась: этот человек ничем не увлекается с жаром. Значит, он пытается ее подцепить…
Забавы ради она решила перейти в наступление.
— Я пою, — прошептала она. — О, не так прекрасно, как моя сестра, но совсем неплохо. Некоторые считают, что я более трогательна.
— Да что вы?
— Мы учились у одних педагогов. У лучших.
В знак восхищения он издал свистящий звук губами. Она его приманила. И теперь размышляла о сумме своего гонорара.
— Вы бы не хотели, чтобы я приехала петь для датчан?
Он схватил ее руку:
— Насчет датчан не уверен. Но для меня — разумеется.
* * *
Возможно ли, что она все еще соблазнительна?
Она разглядывала себя в зеркале, стараясь не обращать внимания на недостатки. Если не замечать жировой складки на животе — напоминание о ее беременностях, если не пугаться широких бедер под узким торсом, если иметь склонность к узким лицам с мелкими чертами, если назвать «огромными черными озерами» карие глаза навыкате, если пренебречь испещрявшими ее веки морщинками, она могла бы понравиться.
Не многовато ли «если»?
И все же он восхищался ею. Он, ничем не отличающийся от других мужчин, даже напротив.
Она еще раз внимательно рассмотрела свое отражение в зеркале. Он видел красоту, поэтому она пыталась воспринимать себя его глазами.
Неожиданная удача! Молодая вдова — это заведомо старуха, да к тому же еще вдова без гроша, с двумя детьми на руках. Такая никому не нужна! И все же он сегодня вечером сделает ей предложение. Она была в этом уверена.
Неужели она скоро не будет нуждаться? Покинет эту жуткую квартирку, которую снимает за сущие гроши, но все равно слишком дорого, и поселится в подобающей обстановке.
В дверь постучали. Он? Ему не терпится… Приехал за ней в карете! К счастью, мальчики сегодня обедают у бабушки…
Открыв, она не успела отреагировать: судебный пристав просунул ногу в дверь. Она потянула на себя ручку:
— Мсье, вы совершаете ошибку!
— Я вас узнал и не совершаю никакой ошибки. Напрасно вы постоянно переезжаете, я слежу за вами. Платите.
— Вы изводите женщину, которой нечем кормить детей!
— Вы должны мне по векселям.
— Вам был должен мой муж, а не я.
— Вы согласились принять наследство.
— Я не соглашалась морить голодом своих детей, чтобы богачи жирели.
— Деньги! Хватит болтать! Деньги!
Судебный пристав напирал на дверь, невозмутимый, уверенный в своей силе. Вот-вот одолеет… Схватив оказавшуюся под рукой чугунную вешалку, она с силой опустила ее на кожаный ботинок.
Незваный гость взвыл и инстинктивно отдернул ногу. Она захлопнула дверь, задвинула щеколду.
— Вы так просто не отделаетесь! — прокричал он возмущенным голосом. — Я вернусь.
Поняв, что он предпочел вернуться, а не ждать, она с облегчением вздохнула. Иначе как бы она отправилась на свидание?
Раздосадованная тем, что именно в тот момент, когда она строила радужные перспективы, ей напомнили о шаткости ее положения, она уселась перед туалетным столиком, чтобы расчесать и пригладить свои длинные черные волосы, — это занятие всегда усмиряло худшие ее тревоги.
Час спустя она встретилась со своим обожателем в его холостяцкой квартире на Зингерштрассе, в очень элегантном квартале. Ее ждал накрытый стол: чай, с десяток пирожных.
Он не был богат, но имел достаточно средств. Он не был красив, но ни на кого не производил отталкивающего впечатления. Он скорее походил на неотесанного крестьянина в воскресном костюме, чем на утонченного дипломата, но он пожирал ее глазами.
— Я должен кое-что сказать вам, — прошептал он.
Она зарделась, обрадованная тем, что он больше не медлит. Прикрыв глаза, затаив дыхание, скрестив руки на правом колене, она приготовилась принять его предложение вступить в брак.
— Последние дни я был сильно взволнован, — значительным тоном начал он.
Она чуть было не ответила: «Я тоже», но сдержалась, не желая скомкать торжественность минуты.
— Так вот… Как же начать… Я…
— Ну же, говорите.
Она улыбкой подбадривала его. Он заморгал, взволнованный тем, что собирался произнести.
— Это… это касается… вашего покойного супруга.
— Простите, что?
Она напряглась. Он утвердительно затряс головой:
— Мы никогда об этом не говорили.
— Да что же об этом говорить, бог мой!
Она тут же пожалела о своем восклицании. Ловушка! Если она дурно отзывается о своем супруге, то может показаться неблагодарной женой, неспособной на уважение или привязанность. Если же, напротив, она будет вспоминать о нем с чрезмерной любовью, то проявит себя не готовой к началу новых отношений. Значит, ей следует покончить с прошлым, сохранив деликатность.
— Я вышла за него совсем юной. Он был от меня без ума, смешной, щедрый, ни на кого не похожий. Вы спросите: любила ли я его?
— Да, пожалуй…
Она сыграла ва-банк и твердо объявила:
— Да. Я любила его.
Лицо ее воздыхателя утратило напряженное выражение. Уф, она пошла с хорошей карты. Так что она повторила:
— Я любила его. Он был моим первым и последним мужчиной. Единственным. Так или иначе, я всегда буду любить его.
Он поморщился. Она испугалась, решив, что отталкивает его, строя из себя образец добродетели. Поскорей вернуть его.
