— Какая пуля?
— Да так говорят… И по-твоему, домовой три яйца
схряпал? Как он их ел? Сырыми? Всмятку? Или яичницу жарил?
— Ну, это я не знаю… Слушай, Глебушка, а кто,
по-твоему, мальца-то отпустил? По всему выходит, домовой, больше некому. Сам
посуди, кабы не домовой, малец уже сюда бы ментов навел полный дом. Ох не
нравится мне это, ох не нравится!
— Слушай, Семеныч, а с чего бы это домовому парня отпускать?
Он же вроде должен интересы хозяина отстаивать, а хозяин тут я, по крайней мере
на год.
— Все правильно, Глебчик, все правильно! Он твои
интересы и отстаивает. Если б тут накрыли нас с этим парнем, ох, плохо бы нам
пришлось! Вот он и отвел от нас беду. И парню небось внушил, чтобы он про нас
помалкивал! Вот я что думаю.
— Петька чуть не умер от смеха у себя за занавеской.
— Что ты плетешь, старый?
— Старый — умный! А яйца он сожрал, чтобы нам показать,
что это он тут о нас заботится.
— Глупости! Я вот слышал, если домовой заводится в
доме, он стучать начинает. Даже переговариваться с ним можно стуком. А вот
насчет того, чтоб яйца жрать…
— А давай постучим! Может, и отзовется.
— Семеныч постучал по столу чем-то металлическим,
наверное, ножом или вилкой. Петька решил ответить и постучал в стену костяшками
пальцев.
— Слыхал! — закричал Семеныч. — Что я тебе
говорил!
— А ну, постучи еще! — потребовал Глеб.
— Нет, Глебушка, я боюсь! Хватит, не надо! Не искушай
судьбу!
— Какую, блин, судьбу? Совсем помешался, старый!
— Из кухни снова раздался металлический стук. Но на сей
раз это была азбука Морзе. Кто там? Кто там? — выстукивал Глеб.
— Домовой! Домовой! — отстучал Петька. Года два
назад он увлекался азбукой Морзе.
— Глебчик, ты чего так побелел?
— Семеныч, он мне морзянкой отстучал, что он домовой!
— Вот! Вот! А я что говорил!
— Слушай, а откуда ж домовой морзянку знает? —
растерянно проговорил Глеб.
— Наверное, морзянку эту домовые придумали, а человек…
он, понятное дело, подхватил и приспособил… Человек, он такой! Я вот слыхал,
дома какие-то строят, по примеру пчел, как соты… В Японии, кажись…
— Да ерунда все это, просто мы с тобой нынче
перенервничали. Да и вчера денек нелегкий был, и набрались мы вечером… вот и
мерещится… — неуверенно говорил Глеб.
— Петька подумал было, не отстучать ли им, чтобы
немедленно освободили женщину… Но это было бы слишком просто, слишком прямо… А
«нормальные герои всегда идут в обход» — вспомнил он строчки из какой-то песни.
Ему так хотелось быть героем, или по крайней мере выглядеть героем в глазах
Яны… Это еще успеется, решил он.
— Это, Глебушка, у тебя от воспитания, всех вас учили
не верить ни в бога, ни в черта… А меня мамаша хоть и тайком, а в истинной вере
воспитала…
— Оно и видно, — хмыкнул Глеб, — вся твоя
жизнь это доказывает! Сколько раз в тюряге-то парился? А?
— Так то давно было!
— А теперь ты, конечно, богоугодным делом занимаешься?
— Ой, не говори, парень, но это, может, господь меня
так испытывает!
— Тьфу! Ну и путаница у тебя в голове, Семеныч! Чистый
винегрет! Давай лучше дернем по маленькой, хоть чертовщина всякая перестанет
мерещиться! Наливай!
— А чем заедать-то будем?
— А помидоркой закусим! В самый раз!
«Ну и дурак же я, — подумал Петька. — Надо было в
водку снотворное сыпануть. А то сейчас они выпьют, помидорчиком закусят, а
фанту и томатный сок не тронут. Сиди тогда здесь до второго пришествия! А Яна с
кляпом во рту, со связанными руками валяется в подвале и даже мою записку
прочесть не может!» От злости Петька аж зубами заскрипел.
— Нет, Глебчик, не хочу я эту помидорку, разве ж это
помидоры? Вот у моей сестры на Кубани помидоры так помидоры! Сахарные, налитые,
а в этих либо одна вода, либо резина. Не умеют за границей помидоры ростить, ох
не умеют! Давай лучше баночку селедки откроем да томатным сочком запьем.
— Давай, селедка так селедка, мне без разницы…
— Петька обрадовался. Не фанта, так томатный сок, лишь
бы уснули поскорей!
— Они долго еще пили, говорили о каких-то совершенно
незнакомых людях, опять возвращались к домовому, потом Глеб вспомнил:
— Слушай, старик, а дамочка-то наша как там? Надо
проведать, в туалет сводить, хоть попить дать, а то что же?
— Правильно, правильно, это по-божески! —
всхлипнул Семеныч. — В туалет надо сводить, а то не дай бог не утерпит, а
хозяин приедет, может не понять…
— Петька с замиранием сердца слышал, как Глеб неверным
шагом приблизился к подвальной двери и отодвинул засов. Впрочем, этого он как
раз и не услышал, смазанный засов не скрипнул.
— Что за дьявол! Семеныч, а Семеныч, — засов-то,
похоже, кто-то смазал!
— Но ответом ему был только храп.
— Эй, дамочка, в туалет сходить не надо? Погодите,
сейчас я кляп-то выну, вот так!
— Зачем вы мне кляп воткнули?
— Так что б не кричали!
— И не собираюсь! И руки развяжите, как я в туалет
пойду?
— Вы сперва еще дойдите туда, а там я развяжу, не
бойтесь!
— К великому Петькиному сожалению, туалет находился в
доме, обычный городской туалет, оттуда не убежишь!
— Через некоторое время он опять услышал голос Яны.
— Дайте воды попить!
— Фанты хотите?
— Только этого еще не хватало! Если она уснет, что он
будет с ней делать?
— Фанты? Нет, от нее еще больше пить захочется. Дайте
простой воды. И прошу вас, не надо кляпа, я не стану кричать. И руки не
связывайте, куда я из этого подвала убегу?
— Глеб хотел сказать, что одному вот удалось удрать, но
у него уже еле ворочался язык и так ужасно клонило в сон, что он решил не
спорить с дамочкой.
— Ладно, так и быть!
— Спасибо!
— Дверь захлопнулась.
— Так, сейчас он задвинет засов и пойдет спать.
— Теперь Яна, возможно, найдет записку.
— Ох, и устал же я нынче! — пробормотал Глеб и тут
же обо что-то споткнулся. — Ох, черт! Как бы ноги не переломать! Семеныч,
ты чего за столом дрыхнешь, пошли, отведу.
— Семеныч что-то пробормотал со сна.
— Вставай, старый, поднимайся, ох и тяжелый же ты,
пошли, пошли!
— Петька слышал, как грузное тело плюхнулось на
кровать, заскрипели пружины, и тут же снова раздался храп. Глеб поплелся к себе
в комнату и тоже рухнул на кровать. Вскоре они уже храпели в две глотки.
