Как потом выясняется, у меня не вышло ни то ни другое.
Но вернемся к интересующему нас моменту: одна моя рука зажимает рот Китти и одновременно старается придавить к траве ее голову, которая сопротивляется и не желает придавливаться к траве; вторая возится с молнией и никак не может ее расстегнуть из-за того, что интервьюируемая подо мной корчится и извивается. Вне моего контроля остаются, таким образом, руки Китти, одна из которых только что проникла в белую лакированную сумочку и выхватывает из нее поочередно некие предметы: фото лошади, потом тоненький как чипсина мобильник, который последние минуты трезвонит не переставая, а потом баллончик, предположительно с «мейсом» или другой такой же слезоточивой гадостью, — я догадываюсь об этом, когда Китти направляет струю мне в лицо: жжение и слепящая боль в глазах, слезы рекой, спазмы в горле, удушье, прилив тошноты — я вскакиваю на ноги, но тут же сгибаюсь пополам и чуть не вырубаюсь от боли (при этом одной ногой продолжая прижимать Китти к земле), и в этот момент она нашаривает в сумочке еще один предмет — связку ключей с пристегнутым к кольцу маленьким, практически игрушечным складным ножичком, и сквозь мою армейскую штанину всаживает тупое лезвие мне в ногу.
Теперь уже я ору как раненый буйвол, а Китти убегает по траве — солнечный свет, просеянный сквозь листву, наверняка вспыхивает веселыми бликами на ее загорелых ногах, но мне так плохо, что я даже не смотрю.
Думаю, это и есть последняя минута нашего обеда. Ну, еще минут двадцать к тем сорока урвать удалось.
Итак, обед закончился, началось другое — я предстал перед расширенной коллегией присяжных, и мне были предъявлены обвинения: попытка изнасилования, похищение человека и физическое насилие при отягчающих обстоятельствах; я оказался за решеткой (несмотря на героические попытки Аттикуса Леви собрать для меня полмиллиона залога), где и пребываю в ожидании суда, который начнется в этом месяце, — по странному совпадению, в тот же день, что и широко разрекламированная премьера нового фильма Китти — «Козодоев водопад».
В тюрьме я получил письмо от Китти.
Прошу простить меня за то, — писала она, — что я стала невольной причиной Вашего нервного срыва и пырнула (sic!) Вас ножом.
Все заглавные буквы с аккуратными завитушками, в конце письма — смайлик.
А я что говорил? Кругом одна приятность.
Как вы уже догадались, наша кратковременная размолвка сослужила Кипи неплохую службу. Сенсационные заголовки на первых полосах газет сменились шквалом статей и публикаций полемического характера, высвечивающих целый комплекс смежных проблем, как то: незащищенность звезд перед преступными посягательствами («Нью-Йорк таймс»); неспособность некоторых мужчин смириться с отказом («Ю-Эс-Эй тудей»); требование к редакторам журналов тщательнее проверять благонадежность своих авторов («Нью рипаблик»); недостаточность мер безопасности в Центральном парке в дневное время;
[7]
и над всем этим многоголосым хором — Китти Джексон, которую уже возвели в ранг мученицы и объявили новой Мэрилин Монро. А она еще даже не успела умереть.
Так что не знаю, о чем уж там ее новый фильм, но кассовость ему обеспечена.
Глава 10
Над телом
Твои друзья вечно кого-то из себя строят, а ты вечно к ним из-за этого цепляешься — такая игра. Дрю вдруг заявляет, что идет теперь учиться на юриста. Выучится, поработает в какой-нибудь конторе и будет баллотироваться в сенат штата. А потом в сенат США. А потом в президенты. И все это с таким видом, с каким ты бы сказал: пойду схожу на лекцию по современной китайской живописи, потом в спортзал, потом до ужина посижу в библиотеке — то есть сказал бы, если бы мог строить какие-то планы — а ты не можешь — и ходил бы в колледж — а ты не ходишь, хотя это, считается, временно.
Ты смотришь на Дрю сквозь струйку гашишного дыма, плывущего в солнечном луче. Дрю сидит на раскладушке в обнимку с Сашей, у него большая открытая улыбка (типа «заходи, не стесняйся»), темные космы и крепкое тело — не накачанное, как у тебя, а по-звериному крепкое и поджарое. Это из-за того, что он много плавает.
— А потом будешь кричать, что ты не затягивался? — спрашиваешь ты.
Все смеются, кроме Бикса, который сидит уткнувшись в свой компьютер, и сначала ты полсекунды радуешься, что удачно сострил, но тут же понимаешь, что, может, они просто видели, как ты пытался сострить, и боятся: вдруг ты решишь, что у тебя не получилось, да и сиганешь из окна — прямо на Седьмую Восточную.
