В городе началась война.
Первым ударил Бешеный, обложив данью киоски, стоящие на чужой территории, и жестоко избив отказчиков. Владельцы киосков, посовещавшись, решили сменить «крышу». О чем сообщили братьям.
В ответ те сожгли три киоска. Уже им не принадлежавших.
Тела поджигателей нашли на городской свалке. Отрезанные головы, уложенные в коробки из-под тортов и перевязанные цветными лентами, были поставлены на порог дома, где жили Мухамедзяновы.
Такой жестокости братья не ожидали. И уступили четверть территории.
Но четверти Бешеному было мало. Ему нужно было все! И даже не из-за денег, денег у него было в достатке, а из-за того, что он не любил делиться. Ни с кем. И ничем.
Дождавшись удобного момента — свадьбы дочери одного из братьев, Бешеный снова пошел в атаку. За сутки до торжества он выкрал жениха. Что не лезло уже ни в какие рамки. Даже сицилийская мафия на время свадеб и похорон объявляет временное перемирие.
Невеста билась в истерике. Братья со своими бойцами метались по городу, пытаясь найти похищенного жениха. Но найти не могли. Нашли только машину похитителя. Которую сожгли.
Бешеный посмеялся над потугами братьев и прислал им по почте фотографию лица жениха. Которое уже не было лицом — было неузнаваемой кровавой маской.
В приписке он обещал прислать невесте уже не фотографию, а голову, если Монголы не отдадут Центральный рынок.
Братья скрипели зубами, но поделать ничего не могли. Бешеный рассчитал все правильно — уступить жениха они не могли это был бы несмываемый позор. Но и отдать рынок тоже не могли. Отдать рынок они, не могли еще больше, чем жениха.
Тогда Монголы решились на отчаянный шаг — отправились в местный университет и похитили родителей Бешеного. Прямо из учебных аудиторий, посредине занятий. Спрятали на хорошо охраняемой даче и предложили обмен: за одного жениха — двух профессоров.
Бешеный легко согласился на обмен, потому что был готов к подобному повороту дел. Место и время размена он назначил сам.
Братья вздохнули с облегчением и приказали готовиться к свадьбе.
Встреча состоялась на следующий день, рано утром, в пригородном парке. Братья приехали первыми, потому что спешили. Через шесть часов, в полдень, была назначена регистрация, а жениха еще надо было привести в порядок.
Бешеный опоздал на десять минут. Он приехал на микроавтобусе, который затормозил в десяти шагах от братьев. Дверца открылась.
— Где они? — спросил высунувшийся из машины Бешеный.
— Давай сюда этих… — скомандовали братья. Из багажников вытащили помятых и испуганных профессоров.
— Не смейте меня хватать!.. — попытался возмутиться отец Бешеного. Но ему сказали: «Заткнись, старый дурак!» — и толкнули вперед.
— Теперь ты.
Бешеный вывел из микроавтобуса жениха. Братья переглянулись и сжали за спинами кулаки. Жених еле стоял на ногах. Он бы, наверное, упал, если бы Бешеный не поддерживал его левой рукой за плечо. Лица у жениха не было. Руки висели плетьми. На одежде тут и там проступали кровавые пятна.
Братья сделали шаг навстречу несчастному. Но Бешеный предостерегающе поднял руку:
— Вначале мы должны договориться.
— О чем?!
— О Центральном рынке.
— О каком рынке? — ничего не поняли братья.
— О Центральном, — спокойно повторил Бешеный. И, выхватив правой, свободной рукой из кармана пистолет, приставил дуло к виску жениха.
Служки братьев направили стволы на замерших профессоров.
— Тогда и мы.
— Хотите размен? — нехорошо ухмыльнулся Бешеный.
Родители испуганно смотрели на своего, когда-то, сына.
— Не дури, — предупредили заподозрившие неладное братья. — Сейчас разговор не за рынок. За рынок — потом.
— Нет, сейчас!
Большим пальцем Бешеный отдавил вниз, до щелчка курок. Жених дернулся и попытался присесть.
— Ну, что скажете? Насчет рынка?
— Погоди, не надо, у него невеста…
— Да? Или нет?
— Хорошо, но не сейчас, потом…
— Тогда размен, — спокойно сказал Бешеный. И нажал на спусковой крючок.
Голова жениха дернулась влево. Пуля вышла где-то в районе уха, дробя и выламывая кость и разбрызгивая по земле кровь и мозги.
Почти одновременно ответные пули ударили в спины родителей Бешеного.
— Ты!.. — заорали братья, ткнув руки за пазуху.
Но достать оружие не успели. Из автобуса, веером разбрасывая пули, ударили длинные автоматные очереди. Первые же пули попали братьям в головы, отбросив тела назад, к машинам. Охранники пытались отстреливаться и даже успели произвести несколько прицельных выстрелов, но попали в уже мертвого жениха, телом которого, обхватив поперек груди, Бешеный прикрылся, как щитом.
В несколько секунд автоматы отстучали полные рожки. Пули мокро шлепались в уже не сопротивляющиеся, агонизирующие тела.
Все.
Бешеный отбросил мертвого жениха. Подошел к братьям. Те еще шевелились, скребли ногтями землю.
— Гниды, — презрительно сказал Бешеный.
Опустил вниз к головам дуло пистолета и выстрелил.
Раз, другой.
Город был завоеван. Весь. Со всеми потрохами. Бешеный установил новые правила. Свои правила. Теперь должникам отрубали пальцы на руках. По одному за каждый просроченный день платежа. Через десять дней отрубали руку.
В городе прибавилось одноруких калек. А у Бешеного — оборотных капиталов. Которые требовали нового вложения.
И здесь Бешеный совершил ошибку. Зарвался, решив подмять под себя госпредприятие — химический комбинат. Он отправился прямо к генеральному директору и популярно объяснил, что комбинат стоит на его, Бешеного, территории, за что следует отстегивать бабки или ждать неприятностей.
Кому-то очень не понравилась наглая выходка местного урки. И в дело вступила третья сила — менты. Которые на этот раз не пытались замять дело, а напротив, проявили редкое рвение. Вначале потому, что на них давило московское начальство. Потом по личным мотивам.
По мотивам мести. Потому что, когда Бешеного брали, он успел завалить трех милиционеров, выстрелив с балкона в милицейскую машину из заранее прикупленного гранатомета. И потом сопротивлялся как черт, поливая штурмующих входную дверь собровцев из автомата. И даже когда его повалили и пинали армейскими бутцами и били по корпусу и голове прикладами, скалился и пытался вырвать у бойцов оружие.
На суде Бешеному дали вышку. Хотя по совокупности всех совершенных им преступлений надо было дать три.
В последнем слове приговоренный сильно раскаивался, что замочил только трех ментов. Что надо было больше, да, видно, не судьба…
