Так что же все-таки делать?
Я еще раз задрал вверх руку, наблюдая, как из воды поднимается блестящая цепь наручника, а за ней чужая рука. Рука, которая держит меня за глотку не хуже самой смерти. Собственно говоря, она и есть моя смерть. Рука, тянущая меня на самое дно, тянущая меня в вечность.
Проклятая рука!
Не думал я, что придется умереть от переизбытка влаги в дыхательных органах. Думал, от ножа. Или от пули.
От пули… Может, действительно от пули?
Распахнув пиджак ближнего ко мне охранника, я вытянул из заплечной кобуры пистолет. «Стечкин». Хорошее оружие. Достойное оружие.
Задирая пистолет над водой, я взвел затвор, дослал патрон в ствол.
Рядом, страшно отдуваясь, вынырнул очухавшийся охранник с переднего сиденья. Вынырнул, увидел дуло «стечкина» перед самым носом и по-быстрому занырнул обратно. Чудак-человек. Как будто до него мне сейчас.
Отыскав опору ногам, я выпрямился под потолок, вытянул наручники. Нет, я не надеялся перебить выстрелом цепочку. Слишком она прочна и слишком мала, чтобы это было возможно. Пули просто-напросто будут соскальзывать с узкой стали. А если и зацепят, скорее руку оторвут, чем перебьют стальную цепочку. Вот если бы была опора…
Руку оторвут?
А ведь оторвут. Оторвут. Подчистую оторвут!
Я перевел рычаг на стрельбу очередями. Так понадежней будет.
Я как можно выше поднял руку, скрепленную наручниками с чужой рукой, развернул пистолет и нажал на спуск. Быстрая очередь грохнула в уши. Десяток пуль, раздирая и кроша плоть, прошел через руку. Через руку моего персонального охранника. Они сработали подобно сверхбыстрой электропиле. Кровавая культя упала в воду, оторванная кисть свесилась в обруче уже не удерживающего меня браслета.
Я был свободен. Какой ценой — это вопрос, о котором лучше поговорить после. Глубоко провентилировав легкие уже перенасыщенным углекислым газом воздухом, я нырнул к левой дверце. Тщетно! Замок намертво заклинил.
Второй нырок.
Вторая неудача.
Мышеловка захлопнута, пойманную мышку топят в поганом ведре.
Еще.
Еще.
Во время очередного всплывания я чуть не сталкиваюсь головой с выжившим охранником. Вообще-то его надо было убить. Нет, я не испытываю к нему злобы, я только жалею кислород. Кислород, который он потребляет наравне со мной и которого слишком мало для двух человек. Против него лично я ничего не имею. Я против его легких.
Но теперь поздно. Теперь на это времени не осталось.
Я ухватываю его за воротник, вытягиваю на поверхность и, не обращая внимания на встречные удары, показываю на дверь. Он понимает меня. Он согласно кивает головой.
Мы ныряем вдвоем и, впихивая в щель дуло пистолета и еще какой-то металлический хлам, выдавливаем дверь.
Все. Свобода.
В отличие от него я не плыву сразу к поверхности. В отличие от него меня там ожидает не одно только спасение.
Пересиливая свои страхи, свои на грани безумия желания, я снова заныриваю в салон автомобиля. Снова туда, откуда я только что выбрался! Я сбрасываю мешающую одежду, я высасываю губами последние пузырьки воздуха, скопившиеся под крышей.
Пора.
Сильно оттолкнувшись, я плыву под водой, над самым дном по течению реки. Мне нужно отплыть как можно дальше. Так, чтобы меня нельзя было увидеть с моста. Мои легкие сжимает спазм удушья, перед моими глазами лопаются розовые пузыри. Но я продолжаю плыть, все более забирая к берегу. Все, больше невозможно, сейчас в мое горло хлынет вода.
Всплытие.
Нет, я не выскакиваю из воды пробкой. Я всплываю одними губами. Это надо уметь так всплывать.
Я делаю глубокий вдох и снова ухожу ко дну. Вряд ли кто-нибудь обратил внимание на легкий всплеск на поверхности воды. Вряд ли кто заметил мои пьющие воздух губы.
Дальше, дальше, еще дальше от моста. За поворот русла. Туда, где никто не видел падения машины с автострады в реку. Туда, где никто не бросится меня спасать. Где я сойду за отдыхающего или в крайнем случае за свалившегося по пьяной лавочке в воду прохожего.
Всплытие — вдох — нырок.
Всплытие — вдох — нырок.
Кажется, Довольно. Уже и город скоро кончится.
Ближе к берегу, на мелководье, недалеко от забора какого-то местного заводика, я в кучах придонного мусора нахожу обрывок проволоки, выгибаю из него примитивную отмычку и освобождаюсь от наручников. Отплываю метров триста, осматриваюсь и, уже не таясь, отдуваясь и разбрызгивая воду, саженками плыву к ближайшему импровизированному пляжу.
Я просто купаюсь. Я просто хороший пловец. Мне просто нечего делать.
Теперь выбраться на берег. Не спеша растереться чужим полотенцем, пока хозяин принимает водные процедуры. Может, он мой друг. Может, мы вместе пришли. Промокнуть волосы, бросить полотенце на траву и пойти в кусты. Ну например, чтобы выжать трусы. По кустам пройти до ближайших домов, заметить, где сушится постиранное белье. Желательно уже высохшее. Собрать. Все собрать, а не одну только рубаху и брюки снять. Исчезновение единственного комплекта вызовет больше подозрений, чем воровство всего белья. Всякий подумает: он что, голый был? И с соседней веревки прихватить.
Вот так.
А теперь, в относительно приличном виде, к ближайшему магазину, где деньги косяками ходят подле витрин, за которыми костюмы развешаны. Очень это удобно, когда все в одном месте — и что покупать, и то, на что покупать.
Глава двадцать девятая
Координатор перечитывал рапорты. Старые рапорты.
Ему не давало покоя недавнее происшествие с появлением возле режимного объекта постороннего лица. Оно не давало ему покоя с того самого момента, когда он узнал, что это лицо погибло при попытке совершения побега. Странного побега. Дающего не более одного шанса против десяти на спасение. Побега после перевербовки, после добровольной сдачи.
Тело утопленника все еще не нашли, хотя агенты наружного наблюдения, бывшие на мосту в момент аварии, в голос утверждали, что на поверхность реки никто не всплывал. Осмотр обоих побережий и опрос жителей подтверждали их показания. На песчаных отмелях, на илистых мелководьях, на загрязненных берегах никаких следов не обнаружено. Никто не видел выбирающегося из воды полуодетого человека, никто не слышал о таком от соседей. Никто не раздевал прохожих и не воровал штанов и рубах на пляжах.
По всем признакам беглец со дна реки не всплыл. Единственный уцелевший, с трудом откачанный охранник утверждал, что из машины они выбрались вместе. Но добрался до поверхности он один. Причем с легкими, наполовину заполненными водой. Задержись он хоть на секунду, и он бы утонул. Даже если представить, что беглец мог перекрыть его показатели вдвое, он и тогда не смог бы вынырнуть далее чем в десяти метрах. Река же просматривалась на добрые сто метров. Значит, он не доплыл.
