— И без правой — тоже, — задумчиво прищурив глаз, сказал я. — И даже без рук… разве что слепая попадется, вот с ней у тебя есть шанс, Громов. Если заткнешь девчонке уши, чтобы не слышала твоего гнусавого голоса.
— Ухнули!!!
— А я о чем говорю? Ты привык подавлять людей, Громов. Ты не слушаешь их. Подлец ты, Громов, талантливый, но подлец, и, так уж и быть, я помогу тебе.
На нашем этаже он долго возился с ключами и не мог открыть дверь, потому что дрожали руки.
Когда мы наконец затащили коробку в прихожую, я спросил:
— А что в ней?
— Ребенок, — ответил Леша.
— Брешешь?
— Нет.
— Брешешь, — удовлетворенно кивнул я и похлопал Громова по плечу. — Не забывай, с тебя пиво!
Ближе к вечеру, когда на унылом и по-осеннему белесом небе проклюнулись тусклые звезды, Леша постучал ко мне. Я как раз стоял на балконе, любовался кроваво-красным закатом и курил пятую сигарету подряд, чтобы отвлечься от невеселых мыслей, когда он позвонил. Я обрадовался. Лешкин визит сулил маленькое, но веселье. К тому же он идеальный объект для моих маленьких и невинных шуток.
Солнце багровыми цветами разукрасило Ледяную Башню, на самой ее верхушке зажглась яркая оранжево-красная искра, словно солнечный камешек прилип к острию шпаги. До Лешиного стука я любовался этим камешком и ни о чем не думал, разве что радовался, что с моего балкона так замечательно видно Башню. Небоскребы ее не загораживают, расступаются в стороны, линия монорельса обходит стороной. Только самое основание башни прикрывают деревья, одноэтажные дома и бетонные заборы, а так ее прекрасно видно.
Пришлось прощаться с не успевшим закатиться солнцем, Башней и идти открывать дверь.
У Громова дергалось левое веко.
— Ты чего? — спросил я, озираясь. — Если из-за девушки, то извини. В смысле не думай, на тебя не только слепая и глухая поведется, Громов! Хотя фотомодели тебе в качестве жены не видать — это научно доказанный факт, и надеюсь, ты, как умный человек, не будешь его оспаривать.
— Кирилл, зайди, — попросил он.
Я сунул ноги в тапочки и пошел за ним.
— Тебе помочь ребенка распаковать? — спросил я, иронизируя.
— Нет. Уже.
Картонные остатки коробки и вата были разбросаны по всей прихожей; кусочки пенопласта, обмотанные скотчем, прилипли к стенам и полу. Лешка легонько толкнул меня в сторону зала; я пожал плечами и вошел. Здесь горел свет, нашептывала что-то лирическое новенькая стереосистема. Об очередной теории происхождения Башни рассказывал усатый дядька по телевизору. Посреди комнаты неподвижно стоял семи— или восьмилетний мальчуган в джинсовом комбинезоне и красно-белой кепке козырьком назад. Руки он держал по швам, а ноги вместе, как заправский солдафон.
Было что-то неуловимо трогательное в пацаненке и удивительное одновременно: я не чувствовал его возраст.
— Робот? — спросил я. — Так вот что было в коробке… впрочем, это я дурак, не сообразил сразу, когда логотип «РОБОТА.НЕТ» увидел; с другой стороны, чушь все это, подумал ведь, но сам себе не поверил, решил, что ты просто коробку где-то прихватил, засунул в нее… чего-то там и привез сюда.
Леша с шумом выдохнул; в воздухе явственно запахло алкоголем.
— А еще, — добавил я, — не верилось как-то, да и до сих пор не верится, что у тебя деньги на робота нашлись. Где столько тугриков отгреб, Громов? Банк ограбил?
Громов не ответил.
Форточка была открыта, свежий вечерний ветерок трепал светло-рыжие кудряшки киборга, которые выбивались из-под кепки, — очень мило получалось. В голове сформировалось нелепое желание побежать домой за фотоаппаратом.
— Что с ним?
— Аутизм, — сказал Громов, бочком пробираясь мимо меня, застывшего в проходе.
— Чего?
— Молчит все время. Ходит только за руку, а есть и пить отказывается. Хотя силой впихнуть можно, только постараться надо.
— Разве роботы едят? Ты что-то, как обычно, путаешь, Громов.
— Эта модель даже в туалет ходит.
Громов присел на пол, прямо на ковер, украшенный персидскими узорами, обхватил ладонями голову — такой же огромный и несуразный, как ковер, как вся мебель в комнате.
— Тебе небось брак подсунули! Неудивительно. Ты, конечно, мужик большой, Громов, однако, прости за прямоту, лопух полнейший!
— Какой, блин, брак? — заорал Лешка. — Я звонил в магазин! Все в порядке! Эта модель настолько близка к человеку, что даже болеет человеческими болезнями! Я не могу его вернуть!
Я присел рядом с мальчишкой, заглянул ему в глаза, помахал рукой — ноль реакции, зрачки даже не шевельнулись.
Усатый дядька говорил с экрана телевизора:
— Одна из самых больших загадок Башни в том, что люди видят ее по-разному. Официально длина Башни составляет сто семь метров, но люди на улице говорят, что она ниже семидесятиэтажного небоскреба на улице Вятской, а другие, наоборот, заявляют, будто видят — высота башни не менее трехсот метров. И наконец самое странное: туристы, которые приезжают из других городов, утверждают, что высота башни — всего семь-восемь метров! Но это совсем ни в какие ворота не лезет, дамы и господа, потому что на видео, которое нам любезно предоставила мэрия, видно, как ученые измеряют высоту башни при помощи высокоточной резиновой рулетки, длина которой занесена в книгу рекордов…
Глаза у робота слезились.
— Громов, смотри! Он плачет! Громов!
— Ни черта он не плачет, у него глаза так устроены. Надо в них периодически закапывать специальные капли, а то роговица отомрет или что-то в этом роде, — отвечал Громов.
Я коснулся щеки мальчика — кожа была как настоящая: упругая и теплая.
— Когда покупал, не проверял, — предположил я.
— Проверял. Все было в порядке. Он говорил, ходил, улыбался. В магазине сказали, что такое случается. На новое место неадекватно отреагировал. Бывает. Посоветовали сводить к хорошему психиатру.
Было очень жаль несчастного Громова, хотелось сочувствовать ему, но в голову вдруг пришла интересная мысль, и я нахмурился:
— Слушай, а на хрен мы его наверх тащили, если он ходить может?
— В магазине зарядить забыл, — пробурчал Леша, протягивая мне шнур питания, который, словно хвост, торчал из-под ремешка детского комбинезона. Выглядело это смешно. Представлялись африканские джунгли и хвостатые макаки. — Сглупил… да фигня все это, чушь на постном масле, другое ведь главное, Кирюха!
— Не главное, ыгы… а что я надрывался из-за твоей оплошности, чертов Громов, на грыжу тяжким трудом зарабатывал, мы, конечно, забудем? — сказал я с недовольством и уставился на робота, надеясь вызвать у него ответную реакцию. Где-то читал, что такое помогает.
