— Что дальше? — спросила Наташа, с любопытством разглядывая мою комнату.
— Не знаю, — неловко ответил я, смахивая с кресла старые журналы. — Будем ждать. Присядете, Наталья?
— Нет, спасибо.
— Чаю хотите? — стараясь быть вежливым, спросил я. — Воды? Простокваши? Когда-то она была молоком!
Она помотала головой, улыбнулась своим мыслям и подошла к стенке, к тому ее отделению, где находится бар. В баре отродясь не водилось алкоголя: я забиваю его счетами за квартиру, документами, расписками и прочими «важными» бумажками. В нише над баром стоят старинные электронные часы и фотография в белой с черными полосками рамочке. Именно из-за полосатой рамочки Маша называла фотографию «березкой». Это если жена была в хорошем настроении. А если в плохом, тогда презрительно цедила: «зё-ёбра».
На фотографии мы с Машенькой стоим на круге-компасе, который расположен в центре города возле парка Горького. Компас — круг из чугуна диаметром метра два, вмурованный в плитку на площади перед парком. Стрелки компаса указывают направление на крупные города мира, названия которых располагаются по окружности. Столица Украины — Киев, Шотландии — Глазго, Турции — Константинополь, Великобритании — Лондон и так далее.
На снимке май: деревья в цвету, прохожие маячат сзади с баночным пивом в руках; на мне белоснежная льняная рубашка и черные вельветовые брюки; пиджак перекинут через плечо; хорошо видно золотое кольцо на безымянном пальце. Тупоносые на шнурках туфли начищены и блестят. В нынешнее, холостяцкое время мне редко удается довести их до такого состояния.
На Маше роскошное шелковое платье свинцового цвета — очень подходит к ее глазам; на запястьях — серебряные браслеты, а на ногах — туфли на высоких каблуках под цвет платья. Волосы жгуче черные; стрижка-каре с челкой; губы подведены неяркой помадой, а глаза немножко печальные — или, может, тень так падает.
Красавица моя курносая, на фотографии она просто прекрасна.
Я могу любоваться Машей бесконечно долго, запоминая каждую мелочь, фиксируя в памяти каждый ее волосок.
Было время, в стенке стояла наша свадебная фотография, но Маша, когда уходила, забрала ее с собой. Сказала напоследок: «У тебя есть „зёбра“, а свадебная тебе ни к чему. Я ее спрячу». Потом она все время молчала, и я тоже не сказал ни слова. Я помог ей снести чемоданы вниз и загрузил их в багажник такси. Маша залезла на переднее сиденье, и через минуту машина тронулась. А я остался стоять возле подъезда и смотреть в небо. Был апрель, и до Машиного дня рождения оставалось три дня. До 13 мая, когда был сделан снимок, оставалось тридцать восемь дней.
Наташа минуту-другую рассматривала фотографию. Одной рукой она придерживала полы халата, другой, подушечкой мизинца, коснулась стекла.
— Ваша жена, Кирилл? — спросила Наташа тихо.
— Бывшая, — подтвердил я.
Наташа отвернулась от снимка, обняла себя за плечи и поежилась. Посмотрела на меня виновато:
— Вы извините, Кирилл, что я так ворвалась. Просто дома скучно — гости разошлись…
«…Гости, ага, знаем мы этих гостей …»
…делать нечего, на работу только с десятого опять же. Скучаю. А тут вы… с мальчиком.
— С роботом, — поправил я.
— Но ведь все равно — мальчиком?
— Мальчики растут. А еще они рождаются не на заводе, а естественным путем.
— Из девочек, — подтвердила Наталья. — Подросших.
«Издевается, шлюха, — подумал я печально. — Смотрите-ка, ей даже не стыдно. Стоит передо мной, грязная и продажная, и ни капельки не стыдится. Ладно, Полев, веди себя тише и нежнее, ты ведь благородный парень и умеешь прощать людям их слабости».
Наташа подошла к неподвижному киборгу, присела рядом с ним на корточки и провела ногтем по резиновой щеке мальчишки. Он никак не отреагировал.
— Как настоящий… А откуда у вашего соседа деньги на него взялись?
Сам гадаю, — буркнул я и присел рядом на одно колено, потому что глупо получалось: она сидит, а я стою. — Надо бы выяснить.
— Да, интересно; живет вроде не богато… ну и не бедно, конечно, но все-таки робот, он ведь кучу денег стоит!
— Вот именно. Тут я с вами согласен, Наталья. Если мы проясним этот момент, нам станет гораздо легче.
— Почему?
— Потому что мы должны все знать, а ради этого готовы лезть туда, куда нас никто не просит лезть.
Наташа помолчала, а потом спросила:
— Что вы с ним будете делать?
— Дождусь, когда Леша проспится и протрезвеет. Потом верну.
— Он такой миленький кукленыш, — сказала Наташа, касаясь носа мальчишки. — Бип!.. А вы его почему-то ненавидите.
Я вздрогнул и покосился на соседку; она смотрела на Колю и улыбалась.
— Почему вы так решили?
— Не знаю. Подумалось вдруг. Его вы ненавидите, а меня презираете — по-моему, так.
— Глупости, — пробурчал я. — Значит, простоквашу не хотите? А кофе? Хороший, зерновой. Бразильский, я его по блату достал. Немножко, правда, достал, но на маленькую чашечку хватит. У меня как раз есть очень маленькие чашечки; они по-настоящему маленькие, их даже мыть не надо — для гостей держу.
— Нет, спасибо. — Наташа встала, ладонью на прощание пригладив золотистые кудри мальчугана. — Пока, малыш!
Она вышла из квартиры, а я запер дверь на ключ и побежал на кухню за тряпкой. Наклонившись над раковиной, смочил тряпку горячей водой из-под крана, схватил пакетик с чистящим веществом «Кумет» и со всех ног бросился в зал. Отсыпал горсточку «Кумета» на тряпочку и оттирал рамочку и стекло фотографии-«березки». Оттирал долго, а чтоб не соскучиться, приговаривал:
— Знаем мы этих гостей, ага, ушли уже, как же. Наверное, целую ночь только и делали, что километр за километром на постели пахали и гадость эту на камеру снимали, а сегодня утром ушли, чтобы на порносайт слить. А ведь как невинно выглядит, а?! Ну девочка прямо! Тоже мне! И не поймешь вот так сразу, даже стыдно становится за собственные мысли. Про спорт ничего не ответила. «А меня презираете»… Ха! Презираю, ыгы…
Потом я побежал в ванную: мыл руки с мылом, долго, усердно, выключал воду и опять включал, потому что казалось, что не от всей грязи избавился еще; тер руки жесткой ветошью, до красноты тер и приговаривал:
— Черт знает чем они там еще занимаются; чем она больна; заразит ведь — как пить дать, какую-нибудь гадость подхвачу и залечу с ней, с гадостью этой, в кож-вендиспансер, а потом объясняй всем, что это бытовая зараза; никто ведь не поверит! Нет, я, конечно, желаю измениться, стать опять идеалистом, но желание это не поможет ни против триппера, ни против сифилиса, и против СПИДа оно тоже, кстати, не поможет.
