— Продавцам верить нельзя, Ионыч, — ответил Федя, — даже знакомым: соврут — недорого возьмут. Такая у них генетическая порода.
— В который раз ты ставишь под сомнение мой поступок! — взревел Ионыч. — Я уж и не знаю, как это назвать: свинство, одним словом.
— А как ты кормить ее будешь? — спросил сокольничий. — И чем?
— Порода у этой псины очень хорошая, нетребовательная, — гордо объяснил Ионыч, — из земли всё, что надо добудет: расходы на кормежку незначительные.
Он заглянул за угол: собака жрала землю как раз у того места, куда был вбит кол с цепью — еще немного и выкопает, а там и до полной свободы полшажка. Гребень на спине адского зверя распух, заалел.
— Твою мать, — сказал Ионыч, хватаясь за голову, и побежал за ружьем.
Марик бы засмеялся, если б не волновался так за Катю.
На следующее утро Ионыч закинул мертвую псину в багажник, завел вездеход и отчалил в направлении Лермонтовки: ругаться с продавцом и требовать назад деньги по гарантии за «дефектного зверя». По крайней мере, так он сказал Феде. Марик понял, что терпеть и выжидать он более не в силах, да и момент выдался удачный, и на цыпочках направился в дом. Серой каплей хлопец протек в широкую щель между досками забора и оказался во дворе. Здесь было сумрачно, сыро, грязно; возле ржавой колонки валялась старая запаска. Марик тронул ее ногой. Запаска отозвалась упруго. Это событие отчего-то очень обрадовало Марика: в последнее время ему очень не часто доводилось прикасаться к вещам, сделанным живыми людьми.
Марик подошел к входной двери, толкнул ее: дверь была не заперта.
«Что за безалаберность», — с раздражением подумал Марик и вошел в сени.
Здесь пахло самогоном, насыщенным мужским потом и звериной кровью. На вбитых в стену гвоздях сохли шкурки зайчиков. Темные стены были в молочно-белых потеках. Марик сделал два шага, оставаясь всё время настороже. Под ногой скрипнула половица, и Марик замер. В дальней комнате возникло шевеление; сокольничий крикнул:
— Ионыч, ты, что ли? Чего рано так вернулся?
«В доме кроме больного Феди никого нет», — понял Марик и решил выведать у него, куда подевалась Катя. Совсем растеряв осторожность, он прямиком направился в Федину комнату. Увидел кровать, накрытую несвежей желтоватой простыней; под простыней кто-то слабо шевелился. В комнате пахло кисло, противно.
«Совсем больной, бедняга», — с проснувшимся сочувствием подумал Марик и подошел к кровати.
Сокольничий резко выбросил руку из-под простыни, схватил Марика за шею, сжал и притянул к себе. Прижал так, что Мариковы кости затрещали, словно хворост в костре. Мальчишка от внезапности события ойкнул, дернулся, но Федя удержал его.
— Спокойно, мальчик мой, спокойно, — жарко шептал сокольничий. — Я тебе не причиню вреда, если ответишь на один простой вопрос: почему ты, серый мертвяк, не болеешь весной и летом, как я; а я болею?
— Я из снега искорок с запасом наелся зимой, — прошептал испуганный Марик. — И так каждый год делаю: наедаюсь и до начала следующих холодов хватает.
— А у меня почему не получается наесться? — прошипел Федя. — Почему вместе с цветением беловодицы из меня вся сила уходит?
— Да я почем знаю?
— Потому из тебя, Федя, сила уходит, что не нужен ты никому: даже здоровью, — раздался чей-то голос.
Марик со скрипом повернул голову: в дверном проеме стоял Ионыч с ружьем наготове.
— Вы же уехали… — прошептал Марик; мертвое сердце ухнуло в пятки.
— Отъехал недалеко и пешком вернулся, — объяснил довольный Ионыч. — Такая вот военная хитрость.
Марик задрожал.
— Знаешь, почему моего дружка сокольничим зовут, свиненок? — спросил Ионыч ласково.
— Н-нет…
— А вот потому и зовут, что кроме сказочных птиц соколов никаких друзей у него нет, — сказал Ионыч, хохотнул и приказал: — Оторви свиненку голову, Феденька. Он не сокол, он тебе ничем не поможет и болезнь твою не победит.
Сокольничий, однако, растерялся:
— Не поможет? — Федина хватка ослабла. Марик, воспользовавшись секундой Фединого замешательства, отрастил щупальца и с диким криком вонзил их в тело сокольничего сразу в четырех местах: Федя жалобно всхлипнул и уронил руки.
— Ах ты, сволочь… — завопил Ионыч, поднимая ружье.
Марик выдернул щупальца и нанес последний, решающий удар.
Полетела-покатилась голова сокольничего Феди по дощатому полу; расплескалась-забилась в щели между досками мерзость, что в нем за взрослые годы накопилась; тонкой паутинкой взлетели над телом детские мечтания о хорошем; одни соколы и остались — чудесные птицы, что как радуга из хрусталя, до отказа набитая цветными огнями и блестками.
— Соколы-соколики, за мной вы прилетели?
— За тобой, Федя, за тобой.
— В святой град Китеж уносите?
— Туда, Федя, туда.
— Но как же это… разве заслужил я?
— А кто заслужил, Федя, кто?
— Спасибо, соколики, спасибо, милые!
— Не благодари, Федя, не благодари: по-другому не умеем, природа у нас такая.
— Вот же зараза! — кричал Ионыч, топая сапожищами; сапоги, однако, свободно проходили сквозь тела полупрозрачных радужных птиц, круживших по комнате. — Улетайте отсюда, чертово племя!
Птицы собрались в стаю и полетели: кто в окно, кто прямо сквозь стену. Пораженному увиденным Марику на миг показалось, будто наблюдает он в небесах золотые маковки сокровенного Китеж-града; а может, то была галлюцинация, вызванная каким-нибудь наркотиком, растворенным в воздухе, — от Ионыча после его обмана с вездеходом можно чего угодно ожидать.
— Лишил ты меня, свиненок, верного друга и соратника, — тяжело дыша, сказал Ионыч. Поднял ружье. — Убить тебя мало, мертвая тварь. Но большего я, к сожаленью, не могу.
Раздался выстрел. Мимо: прицелиться забыл. Марик, оттолкнувшись щупальцами, метнулся в окно. Перекувыркнулся в стылой луже среди колючих льдинок, встал, побежал вдоль стены и свернул за угол, спасаясь от злой пули.
— Стой, свиненок! Не боись, не трону!
— Врете!
— А если и вру: кто ты такой, чтоб взрослого человека не слушать?
— Куда вы дели Катеньку? — закричал Марик.
— Зачем она тебе?
— Верните ее мне!
— Давай условимся: ты мне моего Феденьку возвращаешь, а я тебе — Катюху.
— Как же я вам его верну? Он окончательно помер.
— А ты отправляйся за ним в Китеж-град!
— Вот уж дудки! — сказал Марик. Увидел у сарая лопату, схватил: какое никакое, а оружие. Вкупе с щупальцем, кстати, радиус поражения вырастает вдвое.
Марик собрался: бой предстоял опасный.
