— Что, лапушка? — печально отозвался сокольничий.
— Это что же, вы в мертвом состоянии и не спите совсем?
— Могу спать, могу не спать, — сказал Федя. — Но на всякий случай спать не буду: во сне могу натворить чего непотребного.
— Чего?
Сокольничий вздохнул и не ответил.
— Я тоже хочу научиться не спать, — призналась Катенька. — И еще — чтоб кушать не хотелось. По-моему, очень полезное умение!
— А я б чего-нибудь пожевал, — задумчиво сказал Федя. — Да только если без шапки пойду застольничать, меня застрелят как мертвеца, а в шапке — засмеют и сорвут шапку, а потом всё равно застрелят.
Катенька вздохнула. Она бы и рада пожалеть дядю Федю, но уж очень устала и обессилела от голода и холода. Решила еще поспать: все-таки во сне время быстрее проходит и кушать не так хочется. Свернулась калачиком возле батареи, закрыла глаза. Спать не получалось: шум в соседней комнате мешал, свет, пробивавшийся сквозь щели в двери, резал глаза даже сквозь закрытые веки. К тому же голоса приближались: пьяные, злые, и самый громкий, пьяный и злой из них — голос Ионыча.
Дверь распахнулась. Катенька открыла глаза. Успела увидеть, как Федя поспешно натягивает на голову шапку.
— Да ладно тебе, не таись! Рассказал я друзьям, что мой друг — трупак вонючий! — взревел Ионыч и захохотал: — Но трупак, в отличие от других, скромный, положительный!
— Не боись! — крикнул дядь Вася, входя в комнату. Стукнул себя по цыплячьей груди. — Ионыч рассказал о твоей жестокой судьбе, Федор, и будь уверен: мы тебе поможем!
В комнату ворвалась ревущая Дуська. Уронила табуретку, отшвырнула с дороги дядь Васю, облапила Федю толстыми ручищами.
— Мужик! — Она вытерла пьяные слезы, хлопнула сокольничего по плечу. — Такое пережить! А? Настоящий мужик! Как мне тебе угодить? Ну хочешь… хочешь, отдамся тебе?!
— Польщен предложением, — скромно ответил Федя, — но вынужден отказаться: не могу знать, как моя мертвячья сущность подействует на вас, почтенная дама; быть может, отрицательно.
— Во! — Дуська повернулась к пьяным мужикам. — Слыхали? Не то что вы: отдайся! Отдайся! А вот фигу вам! — Она скрутила дулю. — Настоящий мужик сам не попросит, да еще и откажет, если предложишь! Потому что внутреннюю силу имеет!
— Дусь, ну мы же не корысти ради, — пробормотал дядь Вася. — А ради того, чтоб кто-то из нас, бобылей, обрел семейное счастье.
— Любви мы хотим, Дуська, — с тоской сказал кто-то. — Любви!
— Это всё неважно! — заявила Дуська. — Пойдемте-ка лучше выпьем с нашим другом-мертвецом!
— А я б на вашем месте его пристрелил! — заявил кто-то за спиной Ионыча.
— Ты что же, Колхозкин, не слушал рассказ героического смельчака Ионыча? — Дуська обиженно замахала ручищами, едва не покалечив Федю. — Ты что же, не видишь, что Федор мертвец не из этих, не из убивцев, а самый натуральный положительный мертвец! Или, может, ты Колхозкин, расист?
— Никакой я не расист, — буркнул низкорослый Колхозкин. — А только Ионыч — герой, кто ж спорит — слишком уж в радужных красках друга своего описал. Вдруг привирает что? А если и не привирает, — добавил Колхозкин, предотвращая возможные возражения, — то ошибается. Мало ли что мертвяку в голову придет: а ну вмиг лишится всей своей положительности и начнет бросаться на людей?
Федя стащил с головы шапку, смущенно заговорил:
— Позвольте и мне высказаться, друзья. Я, конечно, мертвяк и хоть стал таким не по собственному желанию…
— Не по собственному! — заревел Ионыч. — Ох, не по собственному! Его Катька бросила на произвол судьбы!
Почтенное собрание ненавидящими глазами уставилось на девочку, забившуюся под батарею. Катенька закрыла ручонками глаза — до того ей страшно стало.
Сокольничий откашлялся и продолжил:
— Так вот, как бы ни было, я мертвяк и по эволюционной лестнице стою гораздо ниже вас, живых людей.
— Какой умный мертвец! — заметил дядь Вася и толкнул Колхозкина в бок. — Учись!
— А раз так, то вы имеете право делать со мной всё, что хотите, я сопротивляться не буду — не имею права, — сказал Федя. — Однако прошу вас о милосердии, которое присуще живым людям. Мертвяк я спокойный, как тут верно подметили, положительный и никого не трону, клянусь!
Тут уж все заплакали. Ионыч так вообще рыдал, Дуська склонила голову и плакала в Федину жилетку, даже угрюмый карлик Колхозкин чуть не прослезился, но тут же притворился, что это ему соринка в глаз попала и стал невидимую соринку из глаза тщательно выковыривать.
— Пронесшейся грозою полон воздух, — так закончил свою речь сокольничий.
— Еще и поэт! — восхищенно прошептала Дуська.
— Вот такой у меня друг, — похвалился Ионыч.
— Пошли выпьем, Федечка! — заявила Дуська и потащила Федю в коридор. — А если этот Колхозкин начнет высказывать свои расистские предположения, я ему в глаз дам!
— Да я-то что? — буркнул Колхозкин, сторонясь. — Я так только, чтоб бдительность не теряли…
Но о нем уже забыли. Федю обступили со всех сторон, хлопали по плечу и обещали всяческую поддержку.
— А то, что ты жетон потерял, — кричал дядь Вася, — это ты не волнуйся, Ионыч! Мы тебе клятвенно обещаем: завтра же сядешь в свой вездеход и спокойно уедешь из города.
— За Федора я беспокоюсь, — соврал Ионыч. — Как бы тот, Рыбнев, секрет его не раскрыл. Тогда Федьке не жить.
— Я Рыбнева знаю. — Дядь Вася скривился. — Цепной пес олигархов. У него баба тут в Пушкино проживает. Баба гулящая, как говорят. Рыбнев в дверь, а она к соседу в постель!
— Это ты врешь, дядь Вася, — вмешался вредный Колхозкин. — Александра — девушка хорошая, верная. А что о ней плохого говорят, так то брешут завистники, которым она отказала.
— Дядь Вася — известный неудачник. — Дуська захохотала, подталкивая Федю в комнату, где проводилась основная часть торжества. — Она, небось, и ему не дала, вот и врет.
— Не вру! — заявил дядь Вася, откручивая пробку с зубровки. Налил в рюмку ошалевшему от всеобщего внимания Феде, стукнул кулаком об стол. — Не я ли с вами на крыше вчера не на жизнь стоял? Разве стану я врать?
— Это, конечно, правильно, ты с нами до конца стоял. — Дуська задумалась. — Но разве это значит, что ты теперь и соврать не можешь?
— Значит! — заявил дядь Вася.
Всем ни с того ни с сего показалось, что раз дядь Вася стоял не на жизнь, а на смерть, то и впрямь, он, наверно, не врет. Какой толк герою врать? Не по-геройски это.
— Так, может, как-нибудь с его бабой замутим? — уточнил Ионыч. — В заложницы ее возьмем или еще что, чтоб цепной пес отстал от нас хоть на время.
— Это уже насилие получается, — вставил слово Колхозкин.
