С балкона застрочил пулемет. Пули дырявили и своих, и чужих. Люди попадали в снег. Какой-то пьяный мужичок не стал падать: шатаясь, брел поперек площади, терзал зубами шашлык на шампуре и горланил заплетающимся голосом песню «Орленок». Пули обходили мужичка стороной, словно он был заговоренный.
«Везунок, — подумал Ионыч. — Вот бы мне так: под пулями и хоть бы хны. Так нет же, обязательно попадут, да еще и в какое-нибудь неудобное место».
— Заткните пулемет! — закричал кто-то истерически.
— Ща будет, — ответили с соседней крыши и выстрелили: пулемет захлебнулся, с балкона посыпались цветные осколки. В снег воткнулась початая бутылка водки. Мальчик в ушанке выполз из сугроба и, путаясь в ногах, побежал к балкону.
— Сто-о-о-о-ой!
— Папа! — отчаянно кричал мальчик. — Там на балконе был мой папа!
Огольца попытались удержать за полу шубейки — куда там! — дернул что есть мочи, вырвался.
Был он маленький, юркий, любил бегать. Часто падал — не только во время бега по неровному обледенелому снегу, но и на гладком месте мог грохнуться, однако всегда вставал и продолжал бежать. Ревел, злился на собственную неуклюжесть, но всё равно бежал, упрямо, не сводя дерзких глаз с цели. Такой вот это был мальчишка.
— Там мой папа!
Прямо перед огольцом из снега вырос мертвяк. Выкрикнул что-то стихотворное из Блока, замахнулся рукой-щупальцем…
— Вот тебе и рублик, — отворачиваясь, сказал Ионыч. — Хрясь — и толку от твоего рублика.
Они с дядь Васей подошли к библиотеке, поднялись по скользким мраморным ступеням к двустворчатой двери красного дерева. На бронзовой ручке висела картонная табличка с надписью «Технический перерыв». Дядь Вася топнул, стряхивая с валенок снег, сорвал табличку, растоптал ее в клочья и замолотил кулаками в дверь. За дверью зашаркали тапочками, затаились.
— А ну открывай! — прикрикнул дядь Вася. — Непорядок это, людей на морозе держать!
— Катись колбаской, дядь Вася! — ответили изнутри. — Серых напустишь!
— Серые тебе не мухи, чтоб напустить! — возмутился дядь Вася. — Отворяй скорее!
— Не открою и весь сказ!
— Ирод, я ж твоей сестренке работу на лесопилке помог найти! — напомнил дядь Вася. — Я тебе, извергу, водку и фрукты в палату таскал, когда ты с переломом валялся! Забыл, что ли?!
— Дядь Вася, мне очень совестно, видит бог! Тяжкий грех на душу беру, но не пущу, уходи!
— Ах ты… — Дядь Вася едва не задохнулся, испытывая крайнюю степень возмущения. — Вот до чего человека постоянное чтение доводит! За свою жизнь, интеллигентишко, трясешься!
— Не интеллигентишко я, дядь Вася, но стремлюсь!
Перестрелка тем временем сместилась к северу.
Вот по улице побежал мужичок с бидоном: штопаное пальтишко нараспашку, полштанины оторвано, лицо бледное, потное, глаза выпучены, как два бильярдных шара. За мужиком на четырех лапах мчатся серые в количестве две штуки. Ионыч приготовил лопату. Мертвяки, к счастью, не обратили на него внимания: целеустремленно преследовали мужичка. Возможно, их сильно привлекло тарахтенье бусиков в бидоне. Мужичок обернулся, увидел Ионыча, распахнул рот: «Помоги!» Ионыч помотал головой. Мужичок швырнул бидон в мертвецов — промахнулся — и, визжа что-то совершенно непонятное и необъяснимое, скрылся за углом. Мертвецы последовали за ним.
— Что будем делать, дядь Вася? — спросил Ионыч.
— Ко мне пойдем, — решил дядь Вася и крикнул в дверь: — Раз уж так случилось, что неблагодарные ироды захватили власть над литературой!
— Ты к совести моей не взывай, дядь Вася! — откликнулись из библиотеки. — Не тот это случай, чтоб к совести взывать! В городе жесточайший кризис, каждый сам за себя!
— Ну, звиняйте тогда! — Дядь Вася картинно развел руками.
— У меня приятель в карамельной лавке остался, — вспомнил Ионыч. — Надо бы вытащить.
— Там серые на каждом шагу, — буркнул дядь Вася. — А мне умирать не хочется, так-то.
— Ага, дядь Вася! — закричали из библиотеки. — К моей совести взываешь, а сам-то? У самого-то совесть отмерла! Человека отказываешься спасти из-за боязни за собственную шкуру. Чем ты тогда лучше меня?
Дядь Вася сжал кулаки.
— Ладно, — прошептал он, — покажем ироду, что мы из другого теста слеплены! — Он хлопнул Ионыча по плечу. — Пошли твоего друга выручать. — Дядь Вася с решительнейшим видом подтянул поношенные брюки и, наворачивая снежную кашу на сапоги, словно крошечный бульдозер двинул обратно к площади.
Ионыч положил лопату на плечо и пошел за ним.
Из библиотеки закричали:
— Да вы просто выгоды не видите! А выгода в том, что живым быть выгоднее, чем мертвым! Если вы такие умные, почему вы скоро станете мертвыми?!
Ему не ответили. Человек в библиотеке нервно заходил из стороны в сторону. Остановился, топнул тапкой об натертый мастикой паркет:
— Подонки! Совесть разбудили!
Глава вторая
Сокольничий купил в лавке коробку шоколадных конфет с симпатичной розочкой на бумажной обвертке, два кулечка разноцветных карамелек, пару яблок в сиропе и газированный напиток. Уселся за столик в углу, тщательно разложил на льняной скатерке сладости и, перекрестясь, взялся за еду. Катенька стояла возле стола и смотрела.
— Бедная ты моя, горемычная, — сказал сострадательный Федя. — Конфеток хочется?
— Хочется, дядя Федя, — призналась Катенька.
Сокольничий положил в рот клубничную карамельку, с задумчивым видом пососал и вздохнул:
— Все конфеты отдал бы тебе, ей-богу, но Ионыч… что Ионыч-то скажет? Думаешь, одобрит?
Катенька опустила голову.
— То-то же. Сама понимаешь, не одобрит Ионыч. Еще и поколотит! — воскликнул Федя, горстями запихивая в рот шоколадные хрустяшки. — Разве могу я допустить, чтоб мою лапушку наказали, тем более телесно? Нет, не могу я этого допустить, хоть убей, не могу. — Сокольничий покачал головой, запил конфеты газировкой и смачно надкусил яблоко.
— Яблочка бы… — тихо попросила Катенька. — Понюхать хотя бы!
Федя укоризненно посмотрел на нее.
— Понюхать? Это же натурально издевательство над ребенком, который на самом деле есть хочет, а не нюхать! Нет, Катенька, и не уговаривай: не враг я тебе, нюхать не дам.
Девочка потупилась, пробормотала:
— Простите, дядя Федя. — Она сжала кулачки, собралась с силами и улыбнулась. Посмотрела на сокольничего светло, радостно и воскликнула: — Какой вы все-таки добрый! Я, пустоголовая, секунду полагала, что вы от жадности конфетами не угощаете, а вы, оказывается, обо мне заботитесь! Ну как тут не полюбить вас еще больше?
— Теперь-то понимаешь мою заботу? — спросил тронутый такими словами сокольничий и аккуратно положил огрызок яблока в карман шубы — на потом пожевать.
