Как Надежда и думала, поиски ничего ей не дали. Ее сумки в автобусе не было. Надежда облазила все замкнутое пространство кузова, практически влезла носом в каждую щель и наконец признала свое поражение: в конце концов, дорожная сумка – это не иголка.
Разогнувшись, Надежда села на скамью и пригорюнилась.
Наверное, паразит водитель вытащил из ее сумки все ценное, а саму сумку за ненадобностью выкинул в мусорный бак. Так что можно попрощаться и с чудным платьем, и с ключами от квартиры, и с подарками для мужа и кота… Сонька-то, конечно, простит, она сказала, что платье можно не отдавать, муж человек интеллигентный и скроет обиду. Но вот простит ли кот… Выходило, что кот не простит Надежду никогда!
Но откуда же взялась такая похожая сумка? Надежда не помнила, была ли она здесь утром, когда их с Виктором везли на этом микроавтобусе с вокзала, только ей и дел было, что под скамейками шарить!
Пока Надежда занималась своими поисками, автобус куда-то ехал, то и дело застревая в пробках.
Вдруг из кабины донеслась какая-то веселая музычка – это у Василия ожил мобильный телефон.
– Да! – отозвался он, достав мобильник одной рукой и прижав его к уху. – Я сейчас на Московском… в банк еду, товар везу… да плевать мне на них! Куда подъехать? На Бронницкую? Ну… ну… понял… там офис этой бабы? Понял…
Он спрятал мобильник и развернул автобус.
«Куда это он собрался? – подумала Надежда. – Что-то мне это не нравится…»
Через несколько минут автобус остановился. Водитель выбрался из кабины, хлопнул дверью и куда-то ушел.
Наступила тишина.
Надежда подкралась к двери. В любом случае нужно было отсюда выбираться.
К счастью, изнутри задние дверцы автобуса открывались просто поворотом ручки. Надежда Николаевна приоткрыла дверцу и выглянула на улицу.
Микроавтобус стоял возле серого шестиэтажного здания, мимо него сновали озабоченные люди с портфелями и сумками. До Надежды никому из них не было дела. И вдруг среди этой толпы мелькнуло удивительно знакомое лицо.
В первый момент Надежда не поверила своим глазам: мимо микроавтобуса шла та самая девушка, которая ехала в одном купе с Виктором Бегуновым…
Но ведь ее убили прошедшей ночью!
Надежда своими глазами видела ее труп…
До сих пор, стоило прикрыть глаза, как перед ней возникала эта картина – разметавшееся на дорожной постели окровавленное тело, застывший мертвый взгляд…
Надежда выскользнула из автобуса, захлопнула за собой дверцы.
Девушка уже прошла мимо нее, она удалялась, смешиваясь с суетливой толпой. На ней была скромная серая курточка, никак не вязавшаяся с обликом уверенной в себе, обеспеченной и продвинутой молодой женщины, которую видела в поезде Надежда.
– Алиса! – окликнула ее Надежда вполголоса. Она сама себе не верила, боялась обознаться, поэтому произнесла имя так тихо, что вряд ли кто-то мог расслышать этот оклик.
Тем не менее девушка в серой куртке остановилась и резко обернулась.
Надежда застыла в изумлении.
Это была Алиса… но в то же время не Алиса.
Лицо было то же самое, но в нем было что-то незнакомое. Совершенно другое выражение, не такое высокомерное, не такое самоуверенное… если на лице Алисы явственно читалось, что она чувствует себя хозяйкой жизни, – на лице этой девушки было скорее выражение растерянности перед жизнью, неуверенности…
Хотя, может быть, Алиса просто чем-то расстроена?
В общем, это неудивительно: – собственная смерть – достаточно серьезная причина для огорчения…
У Надежды ум заходил за разум.
– Извините… – проговорила она наконец. – Наверное, я обозналась… просто вы удивительно похожи на одну девушку…
Девушка в серой куртке стремительно приблизилась, схватила Надежду за руку и проговорила:
– Кто вы? Где вы видели Алису? Где и когда?
– Но… но кто же вы? – растерянно спросила Надежда. – Такое поразительное сходство…
– Я – Анфиса, ее сестра… ее родная сестра…
– Да уж… это заметно… – пробормотала Надежда. Ей стало стыдно, что такое простое объяснение сразу не пришло в голову.
– Хорош! – донесся насмешливый скрипучий голос из темного угла комнаты.
Парень в новых темных очках виновато понурился.
– Там собака была… здоровая такая собака… на людей натасканная… я не успел ствол вытащить, а этот пес меня за руку схватил… чуть кисть не отхватил!
Он поднял перед собой укушенную руку, как неопровержимое доказательство своих слов.
– Скажи спасибо этой собаке! – проскрипел тот же голос. – А то у тебя хватило бы ума открыть огонь при свидетелях…
– Был же приказ – не упускать их ни при каких обстоятельствах!
– Приказ приказом, а думать надо головой, а не другим местом!
Парень почувствовал тупое раздражение. Ему и так здорово досталось, а теперь на него же будут вешать всех собак!..
Вспомнив про эту чертову собаку, он невольно вздрогнул, как будто снова почувствовал зубы на своем запястье. Рука здорово болела и на глазах распухала.
– Очки сними! – проскрипел голос из угла. – Я хочу видеть твои глаза!
Хочет видеть глаза! А сам вечно прячет свое лицо… конспиратор хренов!
Парень послушно снял очки, так что стал виден огромный, переливающийся всеми цветами радуги синяк под глазом. Несмотря на скрытое раздражение, он беспрекословно выполнял приказы Профессора: тот внушал ему какой-то суеверный страх.
Впрочем, не одному ему.
Мужчина средних лет, старший группы, отзывавшийся на странную кличку Валидол, тоже чувствовал себя неуютно в присутствии Профессора. Никто не видел его лица, никто не знал, что за человек этот Профессор. Знали только, что ссориться с ним, не выполнять его приказы вредно для здоровья и опасно для жизни. Те, с кем случалась такая неприятность, пропадали бесследно.
Чтобы снять с себя самого вину за провал операции, Валидол напустился на своего подчиненного:
– Хорош! Не догнать тетку пенсионного возраста! Инвалидная команда!
– Стоп, Валидол! – прервал его Профессор. – С этого места помедленнее. Что еще за пенсионерка?
– Как – что? – Валидол опешил. – Ну, та тетка, которую мы взяли на вокзале… та, которая приехала вместе с этим… который на фотографии… они вместе и смылись…
– Которую, которая, который!.. – передразнил его Профессор. – В поезде с тем бакланом ехала молодая женщина! Молодая! Понятно? Или для тебя молодые – это все, кому еще нет восьмидесяти? Конкретно – как она выглядела?
– Обыкновенно выглядела… лет пятьдесят, скромно одета… у нас же не было ее фотографии…
