– Странный город! Кажется, здесь нет обычной, нормальной человеческой жизни. Ваши соотечественники не живут – они только делают деньги и потом лихорадочно тратят их. И все меряют только деньгами… я нигде, ни в одном городе мира не видел такого показного богатства! У каждого второго москвича на руке часы, стоимостью равные дорогому автомобилю, у каждого третьего – автомобиль, который стоит больше, чем приличный дом на Лазурном Берегу…
– Ну, вы все же, наверное, преувеличиваете… вряд ли вы успели в подробностях разглядеть здешнюю жизнь…
– Может быть, Катрин, может быть, я немного и преувеличиваю… – произнес Седрик с мягкой виноватой улыбкой. – Может быть, совсем чуть-чуть, вот столько… – он соединил указательный и большой пальцы в красноречивом жесте. – Но все же это очень странно… зачем так выставлять напоказ свое богатство? Это аморально, аморально и смешно… я знаю очень богатых людей, миллионеров. Они не носят одежду от Дольче и Габбано… их просто не поймут! Они одеваются в приличные, но не слишком дорогие вещи. Прямо скажу вам, Катрин, – я и сам принадлежу к достаточно богатой семье, но никто из моих родственников не ездит на «Бугатти» или «Феррари». Зачем это нужно? Зачем пускать пыль в глаза? Хороший дом, хорошая, надежная машина, хорошее образование… что еще нужно человеку?
Седрик повернулся к Кате, словно призывая ее подтвердить верность его слов, сделал небольшую паузу и продолжил:
– И это – в католической Европе! А в Соединенных Штатах, где общественным мнением правит протестантская мораль, к этому относятся еще строже. Протестант должен много работать, чтобы разбогатеть, и он должен разбогатеть, чтобы делать добрые дела, заниматься благотворительностью. Если человек тратит свои деньги на дорогие вещи, на предметы роскоши – он плохой протестант! Он попадет в ад! Известный инвестор, миллиардер, когда-то выдвигавший свою кандидатуру на пост президента, Росс Спиро, гордится тем, что живет в доме ценой в тридцать тысяч долларов и носит костюмы, купленные на распродажах. Конечно, это уже крайность, исключение, но ведь известно, что исключения лишь подтверждают правило…
Седрик проводил взглядом обогнавший их «Майбах» и понизил голос:
– Знаете, ведь в Европе и Америке смеются над вашими соотечественниками, над тем, как они сорят деньгами, как глупо ведут себя… больше того, несмотря на дорогую одежду, их очень часто принимают за нищих…
– Как это? – переспросила Катя.
– Очень просто! У ваших «новых русских» выражение лица, какое бывает только у попрошайки. Когда француз, или бельгиец, или англичанин обращается к кому-то с вопросом или просьбой, у него приветливое выражение лица, он улыбается. Но когда нищий обращается с просьбой о деньгах – он старается разжалобить своего собеседника, поэтому не станет улыбаться. И ваши соотечественники почти никогда не улыбаются, поэтому их часто принимают за нищих, думают, что они пытаются своим угрюмым лицом кого-либо разжалобить, вызвать сострадание, чтобы потом выманить у собеседника деньги… знаете, как эти ваши попрошайки… – Седрик состроил жалобную гримасу и пропел высоким умоляющим тоном: – Поможите, кто сколько может! Мы люди не ме-естные! Третьи сутки живем на вокза-але!
Катя подумала, что – при своем демонстративном незнании русского языка – Седрик очень многое сумел подметить в России.
Он снова виновато улыбнулся и проговорил:
– Простите меня, Катрин… я наговорил много лишнего. В любом случае вы вовсе не такая. Я рад нашей встрече, честное слово, рад, и надеюсь, что мы еще увидимся. А сейчас – мы приехали…
И он затормозил возле подъезда шестиэтажного дома, где жили Гревские.
Катя поблагодарила Седрика, вышла из машины и направилась к будке охранника.
– Я к Гревским, в двадцать четвертую квартиру, – сообщила она выглянувшему из будки заспанному парню в камуфляже.
– Чего? – переспросил тот, неодобрительно осмотрев Катю с ног до головы. – В двадцать четвертую? Так их нету.
– Как – нету?! – переспросила Катя, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног.
– Нету – значит, нету! – злорадно ответил охранник. – Уехали они, днем еще уехали, на вокзал.
Катя хотела еще что-то сказать, но парень закрыл дверцу будки, дав ей понять, что разговор окончен.
Катя развернулась и побрела по улице.
Она чувствовала себя совершенно опустошенной.
Только что у нее была надежда, больше того – уверенность, что все ее неприятности позади, что еще немного – и она попадет в уютный, гостеприимный дом друзей, примет ванну или хотя бы душ и заснет в чистой, теплой постели, а утром… утром за ней приедет Виталий, и жизнь вернется в привычное, счастливое русло.
А теперь все стало еще хуже, чем прежде.
Прежде она хотя бы была не одна – с ней была Татьяна, сильная и решительная, которая пришла ей на помощь, подставила свое плечо, привезла к себе домой…
Сейчас даже та ужасная, тесная и неудобная квартирка, которую снимали Таня и Лада, казалась Кате образцом уюта и комфорта. Конечно, там были тонкие стены, через которые можно было расслышать голоса соседей; конечно, там были сами эти соседи – пьяницы, дебоширы, отвратительные, грязные и злые, как назвал подобных людей известный итальянский кинорежиссер. Конечно, ванна там была в ржавых потеках, а то, что текло из кранов, только условно можно было бы назвать водой. Но все же там была крыша над головой и дверь, пусть очень хлипкая, которая отделяла жилье от внешнего мира.
А сейчас Катя оказалась буквально на улице – без денег, без телефона, без документов.
И Седрик… не успела она почувствовать к этому человеку симпатию, как он исчез из ее жизни, не оставив ей ни телефона, ни адреса…
– Садитесь в машину, – раздался вдруг совсем рядом знакомый голос.
Катя обернулась… и увидела рядом с тротуаром «Ауди» Седрика.
Сам бельгиец выглядывал из машины, делая ей приглашающий жест рукой.
– Садитесь, Катрин! Ночная Москва – не самое подходящее место для одинокой красивой женщины… вернее, так – красивой и одинокой!
– Вы не уехали! – выдохнула Катя, почувствовав огромное облегчение. И еще ей почему-то захотелось плакать.
– Как я мог уехать, не убедившись, что вы попали к своим друзьям!
Действительно, как она могла про него так подумать?
Катя села в «Ауди» и откинулась на мягкие подушки.
Жизнь не так ужасна, как показалось ей пять минут назад.
Правда, все ее проблемы так и оставались неразрешенными, и первая из них – куда сейчас ехать?
Седрик очень мил, но не может же она взвалить на него все свои несчастья!
Машина свернула за угол.
Вдруг впереди возникла фигура гаишника.
Он поднял жезл и подал знак остановиться.
Седрик сбросил скорость.
