Томила поднес к самому его лицу крепкий и по-боевому туго сложенный кулак. Правильно поднес: чуть тюкнет снизу меж ноздрей — и хлынет кровища…
— Ты, свет, не ершись, а отвечай, — посоветовал Семейка. — Я не только с лица татарин, я еще всякие татарские ухватки знаю. Так тебе локоток прижму — рад будешь от меня к кату под батоги убежать.
Что такое батоги — Стенька знал, раза два пришлось под ними полежать. И кто таков Семейка — он тоже уже начал догадываться…
— Харя — медвежья…
Данилка, все время норовивший стать поближе к Федосьице и только что оказавшийся у самого бока своей красавицы, услышал знакомое и вздрогнул.
— Какое дело Земскому приказу до медвежьих харь, свет? — продолжал розыск кроткий Семейка.
— Под той харей мертвое тело подняли! — без лишних подробностей вякнул земский ярыжка и добавил мстительно: — А харя-то — скоморошья!
Надо отдать ему должное — он действительно в нескольких словах изложил суть дела.
— Как это — под харей?! — воскликнул Данилка. — Ты, дядя, ври, да не завирайся!
Семейка повернулся к нему.
— Не ори, Данила, — невозмутимо посоветовал, — а скажи-ка, откуда тебе про ту харю известно?
— Еще бы не известно, коли он, сучий сын, от меня про нее узнал!
— Ого! — Тут даже Семейка заметно удивился, а скоморохи, что перешептывались почти беззвучно, от такой новости и вовсе онемели.
— Может, у вас хари разные?
— Да нет, одна харя! Это мы с Тимофеем возле нее мертвое тело подняли.
— Когда же успели? — Семейка, похоже, больше ничему не удивлялся.
— А как государеву грамотку везли из Коломенского к Троице-Сергию, так на обратном пути, — Данилка догадался, что Семейке трудно вообразить себе медвежью скоморошью харю, под которой найдено тело, и наконец объяснил: — Харя та резана из дерева и привязана к дереву, так высоко, как у конного голова. И если пойти туда, куда она глядит, будет полянка, и на полянке лежал тот Терентий Горбов, которого мы с Тимофеем вчера хоронили.
— А при чем тут крапивное семя? — Семейка мотнул головой, указывая на Стеньку.
— А при том! Когда мы с Тимофеем сами, добровольно, в Разбойный приказ пришли и про мертвое тело рассказали, и он там случился. Я видел, как он глядел, когда у нас сказку отбирали! Их там двое всего из Земского приказа и было — он да подьячий! Не Разбойный же приказ на Москве за скоморохами охотиться станет! Стало быть — их промышлением!
Возмущенный Данилка малость приврал. Сейчас ему действительно казалось, что он видел Стенькины глаза, на деле же земский ярыжка возился с коробом и по сторонам не таращился.
— Ты — нишкни. А ты — отвечай. Стало быть, раз харя — скоморошья, то скоморохи того купца и упокоили? — спросил Семейка у Стеньки. — И непременно нужно облаву по всей Москве учинить? Иначе тебе, сучьему сыну, и жизнь не мила!
— Да нет же! — взвыл Стенька. — Скоморохи свою харю к дереву привязывать не станут! Тьфу — медвежью! Да тьфу же — деревянную!
Видя, что обезумевший ярыжка, тряся башкой и отплевываясь, может сам сдуру напороться на засапожник, Семейка опустил ту руку, что с ножом.
— А теперь скажи-ка ты мне, мил человек, ведь пока скоморохов не поймают — Земский приказ не угомонится? Раз уж ведомо учинилось, что их на Москве целая ватага? — продолжал было Семейка, но Томила перебил его:
— Да это нешто ватага? Вот раньше и по семьдесят человек ватага была, и по сто!
— Помолчи ты, сделай милость, — попросил Семейка. — А ты, свет, отвечай.
Данилка, хоть и был возбужден превыше всякой меры, восхитился Семейкиным спокойствием.
— А не угомонится! — отвечал впавший в ярость Стенька. — Всех выловим и всех на дыбу вздернем! Пусть-ка ответят, кто про ту харю знал! Кому они про нее рассказали! Из-за ихних медвежьих харь людей убивают!
— Ах ты, песья лодыга! — Семейка не углядел, и Данилка вылез вперед. — Все бы тебе людей на дыбу вздергивать!
— Щенок! — выкрикнул в лицо Данилке Стенька и собирался уж сгоряча плюнуть туда же, но Семейка быстро мазнул его пальцами по губам, так, как это делают с изготовившейся к укусу лошадью.
Стенька не удержал слюну, и она потекла по бороде, что было для обычного, не юродивого, не полоумного и даже не пьяного человека великим стыдом.
Стыд оказался таким сильнодействующим средством, что Стенька окончательно потерял голову. Покраснев почище девок с их свекольным румянцем, он рванулся, стряхнул с себя обоих скоморохов, отпихнул Семейку и кинулся удирать, да так, что и на бахмате не догонишь.
— Вот сволочь! — воскликнул зазевавшийся Томила. — Ну, ребятушки, дёру! Да в другую сторону!
Ватага вместе с Семейкой и Данилкой так припустила, что, будь ей по пути с земским ярыжкой, — догнала бы его и еще перегнала. Но до Масленицы, когда на Москве-реке устраивают конские бега, было еще далеко, и прыть, которая в иное время могла бы снискать восторги зрителей, пригодилась лишь для того, чтобы уйти подальше от облавы Земского приказа.
Стали замедлять бег, лишь когда девки взмолились, что больше не могут!
Но страх попасться в лапы стрелецкому караулу был так велик, что ватага укрылась в ближайшей церкви.
В дневное время там было довольно народу — иной по делу встретился с товарищем, иной пришел о совершении требы условиться, и во всех углах, вдоль всех стен шли негромкие разговоры.
Местечко нашлось возле самого канунника, где ставят свечки за упокой души. Данилка, в котором проснулась совесть, взял на две деньги у свечницы пару хороших свечек и поставил за покойных родителей. Тем временем уже вовсю шло совещание.
— Черт его знает!.. — бурчал Томила. — Харя какая-то деревянная! На покойника глядела! Бредни — да и только! И через эти бредни не только нам — вам погибать! На кой ты только с нами связался?..
Семейка, услышав этот безнадежный вопрос, лишь руками развел. И так тяжко вздохнул, что сразу сделалось понятно — глупость свою осознал, а как с нею бороться — не ведает.
— И точно, донесет этот ярыжка на вас, конюхов, — добавил скоморох-лягушка, Филат. — Мы-то уйдем, а вам-то куда деваться?
— Погоди-ка, — перебил его кукольник Третьяк Матвеев. — А знаете ли, светы мои, на что это дельце с харей похоже?
— Ну?
— На то, что клад там закопан, а харя на дереве — знак, где тот клад искать. Я от верного человека про такие приметы слыхивал.
— А покойник при чем? — встрял Данилка.
— А при том, что, случается, клад не просто закапывают, а еще и сторожа ему оставляют. Такого, что с того света когтистой ручкой достанет…
— Да Господь с тобой! — испугались обе девки, Федосьица и Дуня.
— Это ты околесицу несешь! — возразил кукольнику Томила. — Коли сторожа оставляют, то прямо с кладом он и лежит себе под землей. И когтистая ручка — при нем.
