Данилка кивнул Семейке — мол, все ладно! — ухватился за край забора, перенес на другую сторону и левую ногу, соскочил — вроде тихо…
— Девок подавай! — весело приказал он.
Хоть и жутко, однако сладко — схватить в охапку белоногую Федосьицу, как бы нечаянно прижать!..
Первой переправили другую девку, Дуню, и в этом было Данилкино везение — девка соскакивала лицом к забору, поди ее толком прижми! А вот когда появилась Федосьица, тогда уж Данилка знал, как быть — заскочил сбоку, принял ее почти в объятия, но только оба чуть не полетели наземь…
— Дурак! Сторожить же надо! — одернула его Федосьица, поправляя подол. — Дуня, стой тут! Сюда, Томила!
Девки, как могли, загородили место, куда прыгали мужчины.
Последним соскочил Семейка. И тут произошло неожиданное — не говоря ни слова, Федосьица решительно обняла его и поцеловала прямо в губы. Он же, нисколько не удивившись, так же молча похлопал ее по спине.
— А пристав где? — спросил Данилка.
— Отдыхает, — коротко отвечал скоморох-кукольник.
— Но сейчас заорет! — добавил скоморох-лягушка.
Выбирать не приходилось. Ватага, и конюхи с ней вместе, поспешила к церковной ограде.
Тут-то и произошла нечаянная и роковая встреча. Из-за угла на Семейку с Данилкой выскочил человек в распахнутом зеленом кафтане с двумя известными буквами на груди — справа «земля», а слева — «юс»!
Семейка каким-то образом проскочил вперед, зато Данилка столкнулся с этим человеком грудь в грудь.
Они узнали друг друга и, как по приказу, разинули рты. Хотя для Данилки не должно было быть ничего удивительного, что в облаве на скоморохов участвует земский ярыжка Стенька Аксентьев. Вот для Стеньки опять в самом неподходящем месте обнаружить Данилку было подарком, и довольно-таки неприятным подарком.
Кабы не эта встреча — Стенька проскочил бы мимо бегущих людей, а опомнился уж потом. Ведь он не видел скоморохов в купеческом саду и не признал бы их в лицо, пестрые одежки-то, накинутые сверх обычных своих рубах и портов, они поскидали. Вот разве что девок признал бы по свекольному румянцу, а может, и нет — девки и бабы на Москве красились безбожно.
Но мгновенно в Стенькиной голове одно с другим увязалось. То, что наглый конюшонок рассказывал в Разбойном приказе про медвежью харю на дереве, с тем, что он оказался со скоморохами, которые замешаны в дело о харе, переплелось, и только не нашлось в том переплетении щелочки для разумной мысли: коли Данилка в какие-то темные скоморошьи затеи ввязался, какого черта он пошел бы в Разбойный приказ сам на себя доносить?!?
— Стой, выблядок! — крикнул Стенька, хватая Данилку за грудки.
А делать этого ему не стоило.
Старший скоморох, мужик ладный и крепкий, так взял земского ярыжку в охапку, что у него и руки сами собой разомкнулись и от Данилки отвалились.
— К колокольне! — Скоморох-лягушка махнул рукой в нужную сторону.
И Стенька вместе с беглой ватагой оказался в узком пространстве между деревянной церковкой и колокольней, причем сперва он заорать не догадался, а потом рот ему запечатала широкая и грязная ладонь.
— Только крикни! — предупредил старший скоморох, прислоняя пленника к стене колокольни. И тут же Стенька ощутил на шее, в самой ямочке, острое…
Он осторожно покивал — мол, делать нечего, черт с вами — молчу…
Тогда ладонь убралась.
Стоял Стенька так, что ни взад, ни вперед, ни вбок, а разве что в сырую землю. Его с двух сторон держали под локотки скоморох-лягушка и кукольник. Сзади была стена, спереди мужик, как есть — татарин, приставил к горлу засапожник. И виднелось сбоку навеки перекошенное лицо того конюшенного выблядка вместе с избыточно румяным девичьим личиком…
— Кто донес, что нас на Москве видели? — спросил старший скоморох, которого звали уже непривычным для москвичей именем — Томила.
— Никто не доносил.
Послышались голоса. На Стенькин рот вновь легла знакомая ладонь. Девки, не дожидаясь приказа, высунулись взглянуть, в чем дело.
Преисполненный усердия Стенька в погоне за скоморохами оторвался от своих сотоварищей, потому в одиночку и налетел на Данилку. Теперь же в переулке показались двое стрельцов в светло-синих кафтанах с черными петлицами. Они вертели головами, не могли понять, куда подевался шустрый земский ярыжка. И, решив, что он не встретил ничего подозрительного и просто пошел кругом, огибая те дворы, где могла бы спрятаться ватага, поспешили в сторону улицы.
— Ушли… — повернувшись, сказала плясица Дуня.
Ладонь сползла с губ.
— Ты там постой, умница, — попросил Семейка, и она кивнула, а Федосьица вернулась к мужчинам и как-то нечаянно оказалась возле Данилки.
— А какого же черта облаву устроили? — продолжал старший скоморох Томила.
— Нужно было — и устроили.
— Ты мне тут не верти вола! — хоть и негромко, да грозно прикрикнул старший скоморох. — Про то, что мы пришли, один лишь купец Белянин и знал, мы с ним заранее сговорились. А он сам на себя доносить не станет. Кто из дворни язык распустил? Ну?..
— Да не было доноса!
— Нишкни!
Стенька уж был сам не рад своей удаче. Заварил кашу, подбил Деревнина разослать весь Земский приказ опрашивать решеточных сторожей, и как радовался, что сыскалась-таки на Москве скоморошья ватага, и с каким боевым восторгом шел вместе со стрельцами и приставами ту ватагу брать!.. И надо же!..
— Так что же — вещий сон вашему дьяку приснился? — продолжал допрос старший скоморох. — Или вы по всей Москве шли и во все дворы заглядывали? Отвечай, сучий сын, на что вы все это затеяли?
— Мы доискивались, кто о харе сговорился, — невнятно буркнул Стенька.
Скоморохи переглянулись.
— Хари — это по нашей части, — удивленно сказал скоморох Томила. — Земский приказ-то тут каким боком пристегнулся?
— Через вашу харю человека зарезали, — уже совсем злобно отвечал земский ярыжка.
Эти слова вызвали немалую тревогу — и так на скоморохов все шишки сыпались, а тут еще и зарезанный человек!
Спокойным оставался один лишь государев стряпчий конюх Семейка. Ему руками всплескивать было опасно — он все еще держал свой засапожник острием к Стенькиной ямочке на шее. Кроме того, он и по природе своей был тих, и убийство его не касалось, но, возможно, именно поэтому он решил, что должен самолично, не возлагая этот труд на перепуганных и способных допустить любую ошибку скоморохов, произвести дознание.
— Говори, как у попа на исповеди, свет, — негромко и, как всегда, ласково приказал Семейка. — Что за харя, откуда взялась?
Стенька насколько мог отвернулся. Всем видом он старался показать — помешали, сволочи, служилому человеку государеву службу исполнять, да еще и носы свои грязные суете куда не след!
