— И ничего больше? — удивился земский ярыжка.
— Есть одна зацепка. Та баба вроде сказала, что бежала от Никитской, да не хотела торговыми рядами, что на Красной площади идти, побоялась, и то — мало ли кто там может оказаться, лавки-то полны товара, а замок сбить — невелика наука… Вот я и прикинул, что ежели с Никитской через ряды бежать, как раз на Варварку и прибежишь… Ладно, Степан Иваныч, тут ты нам не помощник, сами мучаться будем… Куда он, обалдуй, запропал? Неужто нашел? Ступай себе, Степан Иваныч, с Богом, в одну сторону, а я — в другую…
Стенька почуял, как акишевские денежки плывут мимо рук! Коли бы Деревнин помог сыскать доказательство, что Родька тещу не убивал, то ему и было бы уплачено. А коли Акишев сам доказательство раздобыл — за что же Деревнину платить?..
Напрочь позабыв о зашитой в душегрею кладовой росписи на тысячи погребенных в каком-нибудь овраге рублей и помня только про те пять-шесть алтынов, что в самом наисквернейшем случае мог он заработать в деле Акишева, Стенька заступил старику путь.
— Назарий Петрович, не спеши меня гнать! Вы тут без меня и точно намаетесь! А я ведь ту женку, у которой душегрея была, сыскал! А звать ее Марьицей Сверчковой, а живет она у князей Обнорских, и двор этот тут же, рукой подать! И коли мы вместе пойдем, да ту Марьицу сыщем, да в приказ к нам ее доставим, то сразу, может, и окажется, что твой Родька чист!
Дед, услыхав такую новость, высказался внятно и кратко, одна беда — матерно.
— Идем, идем! — принялся торопить его Стенька, выказывая неслыханное усердие. — Я много про ту Марьицу знаю! Я знаю, куда она душегрею относила да откуда она ее уносила! Я за той Марьицей уж который день по следу иду!
Тут Стенька едва не брякнул «С самого Рождества!», да вовремя спохватился, Рождество-то месяц назад, поди, было, кабы не больше! Но ему очень хотелось показать свою деятельность и навести деда на мысль об отдельной плате тому, кто по этому делу ходил, ноги бил, ночей недосыпал… м-м-м-да-а…
Еще ведь с треклятой рубахой разбираться!..
Тут лишь до Стеньки дошло, что в присутствии деда с его обалдуем выручить рубаху будет трудновато. Наедине бы можно с бабой про плутни ее доченьки потолковать, а при посторонних как?
— Так идем скорее! — заторопил дед Акишев. — Вон мой дурень-то возвращается!
И замахал нескладному парню рукой в большой меховой рукавице — ступай, мол, сюда, скорее!
Тот подбежал.
— Ну, сыскал? — спросил дед.
— Вроде бы похожее место, — отвечал парень. — А может, и не оно.
— Вот кому кланяйся! — велел дед, указывая рукавицей на Стеньку. — Вот кто наш благодетель! Вот кто тот двор и ту бабу давно сыскал, а мы-то слоняемся вокруг да около! Вот кто нас из тяжкой беды выручил!
Стенька приосанился — не часто его так громко и истово хвалили. Но поклона от парня не дождался, тот лишь насупился и нехорошо поглядел из-под черных бровей.
— Ну так пойдем, что ли? — видя, что от упрямого Данилки слова не добьешься, напомнил дед. — Ты, Степан Иванович, на него не гневайся, он у нас с придурью.
Стенька и дед Акишев пошли вперед, Данилка — следом. Остановились у красивых ворот. Они были приоткрыты, и человек шесть сытых, румяных молодцов, опираясь о забор, переговаривались, задевали всякими словечками прохожих баб и девок, кричали пакости вслед проезжавшим саням.
Держать у ворот стаю таких нарядных красавцев и дармоедов было для бояр и князей делом чести и достоинства. Примерно таким же, как откармливание котов — у подьячих.
— Да не сюда же, — вдруг негромко воскликнул Данилка, но дед и Стенька его и слушать не пожелали.
— Тут, что ли, двор князя Обнорского? — спросил Стенька.
— А какая тебе нужда? — нелюбезно отвечал один из парней, но другой, постарше, вмешался:
— Это ж земский ярыжка! Его за делом послали. Тебе кто нужен-то?
— Велено сыскать женку, Марьицу Сверчкову, и привести в приказ, чтобы у нее сказку отобрать, — строго, как положено человеку служивому, объявил Стенька.
— Марьицу-то? Ну, сегодня это у тебя не выйдет, уехала Марьица, — сказал собеседник. — Вчера как укатила, так по сей день нет! Твое счастье, что я видел, как она в сани садилась.
— К дочери на Никитскую, что ли, поехала? — показал осведомленность Стенька.
— Куда поехала — Бог ее грешную душу ведает, а приезжала за ней точно не дочь. Дочь-то мы знаем!
Молодцы у ворот переглянулись и заржали. Стеньке сделалось не по себе — батюшки светы, с кем связался?!?
— Так за ней приехали?
— Как за боярыней — в возке! И вышла-то девка невысоконькая, и стояла тут, пока Марьица к ней вышла, а в возке-то сидела такая пава! Как дверца отворилась, я видел. Говорят, Анна Морозова хороша…
Стеньке опять сделалось не по себе — надо же, какую гулену за боярыню сдуру принял!
— …а та, что в возке, поди, лучше будет. Брови черные, глаза — как уголья, лицо такой красы, что дивно делается…
— И увезла? — переспросил Стенька, собираясь уточнить подробности, но тут дед заорал:
— Стой! Стой, оглашенный! Куда-а-а?!?
Стенька резко обернулся.
Данилка удирал от ворот!
Он бежал вровень с извозчичьими санями, очевидно, сговариваясь на ходу, потом довольно ловко вскочил в те сани — и раздался свист, и конь прибавил шагу!
— Совсем умом повредился! — возмущенно сказал дед Акишев Стеньке. — То ему двор не тот, а то и вовсе сбежал! Может, и впрямь у него с головой что-то сделалось?
— Сделалось! — подтвердил не менее возмущенный Стенька. — Гляди — подожжет твой обалдуй Аргамачьи конюшни!
И тут же кинулся расспрашивать прохожих:
— Люди добрые, никто не слышал — докуда тот молодец с извозчиком сряжался ехать?
— Без ряды поехали, — подсказал какой-то мужик. — Он просто велел на Неглинку везти.
— К девкам, что ли? — удивился дед Акишев. — То-то мне странно показалось, что его те девки одели-обули! Что-то тут нечисто! С ворьем, не иначе, связался!
Еще не понимая, зачем, действуя по единому наитию, Стенька остановил другого извозчика:
— За алтын до Неглинной свезешь?
— И цен-то таких нет! — отрубил извозчик.
— Я цены не хуже твоего знаю! Садись, Назарий Петрович! А то, гляди — давно до вас, извозчиков, Земский приказ не добирался! Вот как соберется государь указ написать, чтобы со всех извозчиков поручные записи брать — тут-то вы и наплачетесь!
Видя, что седок попался осведомленный, извозчик торговаться не стал.
— Перед нами один такой только что уехал, — сказал, уже полулежа в санях, Стенька. — Коли догонишь — еще деньгу набавлю.
