— Ишь ты… — произнес Мирон. — И правду сказывали, будто Кремль весь норами изрыт. В таких погребах еще до поляков порох хранили…
— Тут не порох хранили, — вглядевшись в рухлядь, заметил Стенька. — Когда при поляках в Кремле боярские дворы погорели, на пожарищах новые ставить стали, а от старых погреба не засыпали. Я про такие слыхивал. Стрельцов-дозорщиков государь посылал глядеть, есть ли какие тайники под стенами, и столько всяких дыр они сыскали! Даже таких, что пройти нельзя. И для кого их делали — не понять…
— А я тебе скажу, Степа, для кого их делали. Мне умный человек как-то рассказал: коли из крепости тайник выводят, так непременно рядом с ним другой копают, и копают по-хитрому, он сперва широк, потом сужается. И задумано это для воров. Вор или переметчик захочет тайником пройти — а сам в другой ход попадает и сперва идет, потом ползет, а потом и рад бы назад, ан нет! Там и погибает!
— А правильный тайник рядом проходит? — уточнил Стенька.
— То-то и оно, Степа. Его только те знают, кому надо. Стало быть, мы под чей-то дом выбрались. Может, самого боярина Троекурова дом?
— Поди знай! Далеко от погреба мы не уползли. А боярский дом не так давно срублен. Может, там, где до него сгоревший был, а может, и нет.
— Да нет, срублен-то давно, а перестраивали его, поди, как боярин жениться вздумал. Новый сруб ставили, да горницу, да светлицу, да сени меж ними, да повалушу, да гульбище, где боярышням сидеть, — перечислил Мирон то, что увидел на боярском дворе, и Стенька позавидовал такой наблюдательности: то, что подметил Мирон, могло пригодиться при розыске, а ему и в ум не вошло приглядеться к хоромам.
— На Сицкого двор мы вроде заползти никак не могли… — Стенька стал припоминать, далеко ли стоял погреб от хором и в которую сторону он под землей простирался.
Мирон тем временем нашел себе занятие — отыскав ветхий лубяной короб, выкинул истлевшее содержимое, стал разбирать его на полосы луба, а полосы накручивать на какую-то палку, чтобы получился факел.
— Ты мне лучше, Степа, другое скажи — куда тот блядин сын Феодосий подевался! — вдруг воскликнул Мирон. — Ведь как сквозь землю провалился!
— Встал с петухами, подбросил мертвое дитя и дал деру, — предположил Стенька. — Погоди, Мироша, ведь чей бы то погреб ни был — не через нору же в него попадали! Дверь и лестница должны быть!..
— Ан нет, Степа. Спозаранку кобели по двору шастали. Он бы до ворот добежать не успел. А тын у боярина высокий. Бережет дочек!
— Да ну тебя и с Феодосием твоим вместе… — Стенька был озабочен, как выбраться из погреба, и о мертвом младенце думать не желал. — Дай-ка я вдоль стен проберусь. Грязи-то! Тут с польского времени, поди, все это дерьмо валяется… Гляди, Мироша!
Он поднял с почерневшего от времени и сырости сундука немалых размеров пищаль.
— Ну, пищаль… Эка невидаль… Ты слушай, что я тебе толкую. Тот Феодосий младенца в мешке принес, спозаранку его подбросил, а сам куда девался? Помнишь, вопила дворня — троих-де богомольцев имать надобно? Стало быть, он со двора не через ворота и не через тын убрался… Стало быть…
— Он и посейчас где-то тут? — догадался Стенька.
— Вот то-то!
— Куда ж он шмыгнул?
— Куда? — Мирон разжег наконец свой факел, отчего в подвале вмиг сделалось веселее. — Ну, давай рассуждать. Он от подклета до сада добежал и младенца из мешка выкинул.
— Далековато бежать пришлось, — заметил Стенька. — Диво, что его псы не потрепали. Неужто не мог бедное дитя в ином месте положить?
— Для чего-то ему нужно было под боярскими окнами младенца кинуть…
— Выходит, прав Деревнин — мстят боярину, и мстят жестоко? А дворня на боярского сына думает… Слыханное ли дело, чтобы сын с отцом так посчитался?
— Неслыханное, свет…
Ярыжки примолкли.
— Сколько дней, как дитя пропало? — вдруг спросил Стенька.
— Дня четыре, поди. А что тебе с того?
Стенька пожал плечами и пошел дальше вдоль стены, отодвигая короба, отпихивая ногами мешки — из одного в дырку посыпалось черное зерно…
Он не знал, зачем ему в его рассуждениях нужны эти четыре дня. Они были необъяснимы — коли неизвестный мститель решил проявить такую жестокость, зачем не сразу сделал свое злодеяние явным? Зачем подвел под пытки комнатных женщин? Ведь одна из них помогла ему, это несомненно! И ее же подвел под пытки? Не опасаясь, что выдаст?
Для чего?..
Возможно, злодей хотел огорошить боярина в заранее намеченный день — в память о неком им обоим известном событии? Выкрал дитя, когда получилось, а подбросил — в нужный день?
Дело становилось все более смутным.
— И ведь мы рядом с тем мертвым телом всю ночь проспали! Спаси и сохрани! — Мирон, перекрестившись, пошел с факелом следом за Стенькой. — Как выберемся — живо в приказ! Надобно того Феодосия сыскать! Хорошо, примета у него знатная — с таким пятном на роже он от нас никуда не денется. А как начнут пытать — с первой же виски во всем признается, сучий сын, выблядок!
Стенька подумал, что рассуждать можно хоть до морковкина заговенья, а поиск и поимка инока — то настоящее, чем придется заниматься и что сулит удачу.
— Да вот же она! — воскликнул Мирон.
Дверной проем вмиг был освещен факелом. Но высокие ступени вели не вверх, как бы следовало, а вовсе вниз.
— Что за притча? — удивился Стенька.
— Добрый боярин тут жил, погреба двухъярусные имел, — объяснил Мирон. — Должно быть, еще до поляков строены. Пойдем, Степа, куда-нибудь да выберемся!
Он повеселел.
— А как полагаешь — куда?
— А и к Москве-реке можем выйти, коли повезет, — Мирон даже разулыбался. — Коли хоромы старые, то, может, еще с тех времен, когда от татар нападения ждали и о том, где при осаде воду брать, беспокоились. Слыхал, под иными башнями засыпанные колодцы находили? А коли под Кремлем и есть тайники, так непременно к воде ведут.
— Либо в самое Замоскворечье, — добавил Стенька. — Может, еще на тот ход набредем, которым боярин Морозов из Кремля уходил…
— Нишкни! — прикрикнул на него Мирон и вдруг, поняв всю глупость своего страха, рассмеялся. Кто бы их, двух переносчиков сомнительного известия, тут услышал?
А о том, что боярин более десяти лет назад во время бунта из Кремля загадочно сгинул, а в Замоскворечье вдруг объявился, многие знали. Пришел за боярином в Кремль возмущенный московский народ, требовал от государя, чтобы выдал на расправу своего чересчур хитромудрого воспитателя, чей совет поднять налог на соль всем вышел боком. А боярин возьми да и пропади. Потом так же внезапно в Кремле объявился. Вот и разумей как
знаешь…
Прихватив побольше луба для факела, они спустились в нижний ярус погреба и поняли, что от него толку мало. Выложен белым камнем, свод круглый, а посередке — дыра в полу, куда ведет — неведомо…
