Прихватив свои посохи (что за странник без высокого, выше себя, посоха, которым при нужде и от собак, и от лихих людей можно отбиться?) и не оставив на растерзание боярской дворне набитые соломой мешки (увидев такое содержимое, всякий поймет — приютили злоумышленников!), Мирон и Стенька кинулись к той заветной дверце, распахнули ее, проскочили вовнутрь и сделали это очень вовремя — раздался звонкий собачий лай,
раздался вопль «Имай их!», топот босых ног тоже, понятное дело, раздался…
Они оказались в полнейшей темноте. И хуже того — обдало их холодом.
Боярин, человек древней закваски, вел домашнее хозяйство по заветам старца Сильвестра, написавшего в поучение своему сыну книгу «Домострой». Боярин не входил во все тонкости и полушек собственными перстами не считал, но всякий припас велел закупать в тот срок, когда он всего дешевле. Для того его погреб содержался наилучшим образом — с весны запасался на Москве-реке чистый лед, набивался в нарочно устроенные глубокие ямищи и
держался там, истаивая понемногу, до самого Нового года. А как новогодье отпразднуют — сколько до той зимы с ее холодом остается? Сентябрь да октябрь, а в ноябре уже опять снег и мороз.
Надо полагать, именно под лед углубляли погреб дворовые мужики, когда напоролись на загадочный лаз.
— Ищи капустную бочку, Мироша…
— Сам ищи…
Они шарили впотьмах руками, натыкались на вещи, способные привести в трепет: на битую птицу в пере, висевшую гроздьями, на мерзлые половины свиных и коровьих туш, на высокие бочки, на углы какие-то непонятные…
Стенька вовремя услышал голоса за дверью и присел на корточки. Хорошо, успел дернуть за рукав Мирона.
Свет проник в погреб, но не в большом количестве, потому что узкий и невысокий дверной проем заслонили плечищами два мужика.
Они таращились в жутковатый полумрак, откуда веяло холодом, и ничего, кроме смутных очертаний туш и бочек, там не видели.
— Ну, не дураки ж они — в погребе прятаться! — сказал один, чей голос Стеньке вроде был знаком.
— А коли тут?
— А коли тут?.. — Мужик оказался не по чину смышлен. — А припрем-ка мы дверь снаружи! Коли нигде больше не сыщутся — стало быть, и тут…
С тем дверь и захлопнулась.
— А все ты, блядин сын, сволочь!.. — зашипел на Стеньку Мирон. — Нора, нора… Мы бы, может, и на конюшне отсиделись!.. И на поварню проскочили!.. Все-то сейчас в сад сбежались!..
Оба они, и Стенька, и Мирон, могли бы сейчас служить живой картинкой к древней мудрости «Русский человек задним умом крепок», кабы в погреб заглянул один из тех мастеров, что разрисовывают потешные книжки для царевен и царевичей, наполненные именно такими краткими рассуждениями.
Стенька на ругань не ответил. Они оба действительно попались. И если бы кто его спросил, как он представлял себе поиски лаза под капустной бочкой в кромешном мраке, он бы объяснить не смог.
— Ну, побьют нас! — с непонятным злорадством продолжал перепуганный Мирон. — Радуйся, коли кутние зубы уцелеют! А с передними прощайся!..
И тут Стенька промолчал.
— Что бы мне подьячему пирогом поклониться? Знал же — кто с тобой, с дураком, свяжется, тот непременно в беду влипнет! Весь приказ знает!.. Как же я оплошал-то? Пирогом бы поклонился — он бы со мной кого другого послал!..
— Не причитай, Мироша, — наконец вымолвил Стенька. — Мы мешки-то куда побросали?
— На что тебе мешки?
— Солому зажечь.
— Чем тебе солому зажечь? У тебя что, огниво припасено?
— У меня — нет, а у тебя припасено, — уверенно сообщил Стенька.
— Господи Иисусе! — Стенька не видел, как Мирон в темноте крестится, но это было единственное, чем следовало сопровождать такие слова. — Не брал я огнива!
— Ты в суму загляни, — посоветовал Стенька.
Суму Мирон с себя не снимал, с ней и спать лег, пусть дворня думает — там у богомольцев ценное имущество. И точно — в ней топорщилось что-то, оставшееся с тех дней, когда он выслеживал изготовителей воровских денег. Мирон полез туда, пошарил, отыскал засохший ломоть хлеба, отыскал деревянную обгрызенную ложку, которую с трудом опознал на ощупь, накололся на костяной гребень, в котором половины зубцов не хватало, и наконец
добыл завернутые в тряпицу кремень и кресало.
— А ты почем знал?.. — изумившись, спросил он.
— Да не знал я… Просто — вся надежда на это была, — признался Стенька.
Опустившись на корточки, он пошарил вокруг, добыл мешок, скрутил соломенный жгут, а Мирон уронил на него выбитые искры раз и другой, причем ветхая тряпица послужила заместо трута.
— Бочек-то! — воскликнул Стенька. И торопливо пошел в них заглядывать. Мирон светил ему, для чего-то поднимая руку повыше и даже привставая на цыпочки.
— Поди ж ты… — удивлялся ярыжка. — Кто ж знал, что у меня в суме весь богомольный припас сохраняется?..
— Сам ты и знал, — Стенька едва ль не нырнул в бочку, убедился в ее пустоте и прошептал озадаченно: — Эта, что ли?
Ощущавший некоторую вину Мирон качнул бочку за край и слегка переместил. Стенька пошарил у ее основания.
— Крути еще жгут, — велел Мирон, — не то руку сожгу.
Бочка оказалась та самая, вот только лаз был доподлинной норой — вел не вниз, а вбок. Выглядел он таким узким, что непонятно, как Стенькиным плечам да Миронову брюху туда протиснуться.
— Вот незадача… — пробормотал Стенька. — Залезть-то залезем — а как бочку за собой задвинем?
— Веревка нужна, — сообразил Мирон. — Обхватим ее веревкой да за собой и потянем! Потом один конец отпустим, веревку втянем…
— Умный! Где тут тебе веревка?!
— А мешок?
Надрезав засапожником, они быстро распустили один из мешков на полосы, связали их — и Стенька, заткнув полы подрясника за пояс, первым пополз непонятно куда. Ползти оказалось не страшно — вот только локтям места было мало. Да и недолго — сажени две промучался Стенька, когда вытянутая вперед рука не нашла опоры. Он ощупал верх и стенки норы и понял, что попал в какое-то помещение. Подавшись сколько можно вперед, он свесился из лаза и возблагодарил Бога, обнаружив внизу пол. Ступая по этому довольно жесткому полу руками, Стенька выволок из норы брюхо с ногами и позвал Мирона.
Тому пробираться было и труднее — дородство мешало, и легче — Стенька подбадривал и напоследок тянул его, как сказочную репку из грядки. Потом он уже довольно уверенно вернулся в лаз, при помощи холщовых полос подтянул к нему бочку и вернулся очень вовремя — Мирон как раз снова разжег огонь.
Оба ярыжки оказались в странном месте. Это был давным-давно заброшенный подвал. Всякой рухляди там стояло немерено, а вверху был округло выведенный свод.
