Исходя из разумного правила «бойся свинью — спереди, коня — сзади, а бабу — со всех сторон», люди высвободили сколько могли места вокруг четырех конских крупов. Данила, похожий в бурой епанче на прошлогоднюю копну сена, поглядывал на толпу сверху, размышляя о своем. Прежде всего — они с Богданом собирались сделать в Казани кое-какие закупки. Во-вторых — не мешало бы и в баню с дороги. В-третьих, воевода мог оказаться добр и дать им побольше времени на отдых, а мог и завтра же утром спровадить обратно, чего Даниле вовсе не хотелось. Но главное — то поручение, что передал Богдану подьячий (Башмаков был на тот час занят). Желвак по своему обыкновению прямо ничего не растолковал, а лишь дразнился.
Узкобородый пристав вновь вышел на крыльцо и велел расходиться — челобитных сегодня более принимать не будут. Народ постоял еще немного, словно желая убедиться, что приказные не морочат простым людям голову. И потянулся понемногу к Спасским воротам, как самым ближним. Последним ушел матерый купчина, имевший при себе мужика с говяжьей четвертью. Ругался он такими неистовыми словами, что Данила, многого нахватавшийся в конюшнях, и то подивился.
Пока он провожал взглядом ругателя, на крыльцо вышел Богдаш, а с ним — парнишка лет четырнадцати, в одной холщовой рубахе и полосатых портках.
— Слезай, Данила! — велел он, спускаясь. — Сейчас коней поставим, расседлаем, приберем. Куда вести-то, малый? На боярское подворье?
— Нет, не туда, — совсем тихо отвечал парнишка. — А через дорогу от подворья. Там у нас большая конюшня в прошлом году срублена.
— Большая, говоришь? Уж не более ли, чем наша Аргамачья? — весело спросил конюх, вызывая отрока на спор, но тот, видать, боялся противоречить государевым гонцам.
Коней Богдан и Данила обрядили сами. Во-первых, знали это дело лучше любого из здешних конюхов, а во-вторых — хорош же тот гонец, который коня чужим рукам доверяет! И еще одно — тут не было принято мыть лошадей, не то что в Аргамачьих конюшнях, и когда Богдан потребовал подогретой воды, едва не дошло до кулаков.
— Мы и печей-то по летнему времени не топим, какая тебе вода?!
— Государевым коням ущерб нанести желаешь, вор, пес, тать?!
— Ну так сгоняй на Казанку да и выкупай!
Речка Казанка была тут же — если проехать Большой улицей, да опять через Тайницские ворота, да вниз и прямо, так и версты не наберется. Но Богдан уперся на своем и нескольких бадеек тепловатой воды добился.
Вымыть коней было необходимо по нескольким причинам. Первая — в пути этого сделать не получалось, общество конюхам сопутствовало разное, бахматы могли нахвататься вшей. В такой гриве, как у Голована, эту нечисть заметишь лишь тогда, когда грива от их суеты сама шевелиться начнет. На Аргамачьих конюшнях конской вшивости не допускали. Сам у себя в башке хоть на мясо эту дрянь разводи, а государевы кони должны быть чисты, как младенцы. Затем — бывали случаи, что конюхи, возвратившись, обнаруживали у бахматов чесотку и долго лечили страдальцев горячим дегтем. И третье — мокрец, который поражал задние конские ноги именно при странствиях по грязным и сырым дорогам. Недосмотришь — намучаешься с язвами, будешь их и деревянным маслом мазать, и травными настоями
обмывать…
— Ну вот, полдела с рук сбыли, теперь иным займемся, — сказал он, убедившись, что кони стоят мирно и жуют овес. — Пошли со двора, прогуляемся, может, и на торг успеем.
Данила впервые проделал столь долгий путь. Когда соскочил с коня — ноги были как не свои. И больше всего хотелось ему, перекусив, прилечь. Но Желвак, высоко держа звание государева гонца, и бани потребовал, и ужина, и всем видом давал понять, что так просто не угомонится. Данила вдохнул, резко выдохнул и расправил плечи. Отставать от старшего товарища он никак не мог. И гордость не позволяла, и выслушивать язвительные речи не
хотелось.
Они вышли на Большую улицу неторопливо, малость вразвалочку, как люди, сделавшие трудное дело, несколько дней не сходившие с седла и теперь получившие в награду наслаждение неторопливостью.
— Гостиный двор тут рядом, сразу за воротами, у Ивановского монастыря. Может, еще успеем на торг, а нет — завтра с утра. Отсюда сапог привезти не худо. На Москве таких не тачают. Ты жениться-то думаешь, свет? Вон в каких под венец идти! Глянь-ка!
Он указал на мимоидущего молодца в синей однорядке и действительно выдающихся сапогах. Были они узорными, завитки из цветной кожи, алой, желтой, синей и коричневой, плотно состыковывались, от носка до колена образуя крупный и нарядный узор.
— То-то девки залюбуются! — продолжал Богдан. — То-то перешептываться будут!
И подтолкнул Данилу локотком в бок.
Забыв наставления старшего товарища, Данила шагнул наперерез молодцу в однорядке.
— Бог в помощь!.. — начал было он, желая всего-навсего спросить, где парень купил такое чудо. Но высокий, русоволосый, светлобородый, сероглазый молодец отвечал сердито и невнятно. И даже отшатнулся, всем видом показывая, что с людьми, говорящими по-русски, беседы у него не будет.
— Стой! — Богдан удержал за плечо Данилу, уже собравшегося в два прыжка нагнать мимохожего молодца. — Хотел на татар поглядеть? Ну — вот тебе татарин! Он самый и есть!
— Да ты что, Богдаш? Татаре — черные, узкоглазые! — напомнил Данила, тут же вспомнил Семейку, который был хоть и темен лицом, однако волосы имел русые, и задумался, вызывая в памяти другие знакомые татарские лица.
— А здешние — вот такие. От своих не отличить.
— Гляди ты… — проворчал Данила. — И одет по-нашему. Что — и девки на наш лад одеваются?
— По-всякому. Ты на голову смотри. Если бархатная шапочка, по переду цветы жемчугом выложены, значит — татарка.
Данила немедленно завертел головой в поисках шапочки, но не нашел.
— И не томись! — усмехнулся Богдан. — И этот-то, который от тебя шарахнулся, в кремле — редкий гость, видать, по очень важному делу зашел, а девки и подавно сюда носу не кажут. За сто лет до нас, когда Казань взяли, царь запретил татарам селиться в кремле и посаде. Они по сей день сюда только за делом приходят. Коли тебе так уж девка нужна — у воеводы высмотришь. Они нас с тобой уже приметили! Видал — сразу у них дела какие-то возле конюшни сыскались…
Богдан знал, что говорит.
В последнее время он как-то неожиданно стал заниматься воспитанием Данилы, причем делал это от всей души. Начав с приемов кулачного боя, он и до того додумался, что стал брать парня с собой, когда навещал одну молодую вдову. Вдове было велено позвать красивую подружку, она так и поступила, но вмешалась в это дело и третья женка… И неожиданно для себя Данила стал числиться в разлюбезных молодцах. И даже
несколько по такому случаю зазнался. Хотя было все это дело — проще некуда, и, если бы конюхи дали себе труд вдуматься в причуды бабьих склонностей, то немало бы посмеялись.
Вдовевшая третий или даже четвертый год Дарьица Баженова красой писаной не отличалась, а по мнению кумушек, и вовсе была страшна как смертный грех. Однако же сладкого и ей хотелось. Она заметила, что к куме, пока муж в отъезде, чуть не каждую ночь прибегает полюбовник. Но муж скоро вернулся, и кума попросила Дарьицу о содействии — словечко тайное передать да ширинку вышитую. И своими же руками ее с ясным соколом свела…
