Поучительно-наставническая речь Лавра Акимовича изобиловала статьями уголовного уложения, заученной за годы латынью и несколькими расхожими высказываниями древних мудрецов, имена которых, по старости, он частенько путал:
– Так же как молния прорезает тьму и внезапно освещает пространство, как удар грома и потоки дождя благодатной грозою очищают воздух, облегчают дыхание – так и вердикт присяжных «виновен» устраняет все тягостные недоразумения и успокаивает негодующих честных людей…
Назначенные судом «бесплатные» адвокаты Евсеева и Воротынцевой откровенно халтурили и к участи своих подзащитных относились безразлично. Приглашенный супругой почтмейстера из столицы присяжный поверенный Самуил Яковлевич Эльдерман изрядно потел, пытаясь представить Расстегаева «слабохарактерной и послушной жертвой, испугавшейся жестокого убийцы – главаря шайки Михаила Евсеева», и, надо сказать, частично это ему удалось:
– Вся вина моего подзащитного заключается лишь в том, что он вовремя не сообщил в полицию о том, что Евсеев и Воротынцева под угрозами смерти заставляли его снабжать злоумышленников информацией о маршруте, времени и дате следования почтовых карет. А значит, и судить господина Расстегаева мы можем лишь по статье 128 уложения – заведомое укрывательство преступления. Что же касается нападения на французских ювелиров, следовавших на московском поезде, то здесь вообще никакой вины подсудимого нет. Беглый каторжанин Михаил Евсеев попросту оговаривает его, стремясь таким образом уйти от ответственности за организацию налета. Но, как следует из материалов данного уголовного дела, господа Делавинь ранее уже были кем-то отравлены и выстрелы, произведенные Евсеевым и Тавлоевым, попали в уже мертвые тела. Я не адвокат Евсеева, но и он не может в этом случае нести ответственность за убийство, которое не совершал. В лучшем случае, возможно, господин прокурор смог бы попытаться доказать попытку умышленного смертоубийства, но тогда следовало бы отправить дело на дополнительное следствие. И уж совсем нелепым выглядит желание возвести обвинение на Евсеева, а через него и на господина Расстегаева в преднамеренном убийстве Соломона Моисеевича Жиха. Достаточных подтверждений этому в материалах обвинительного акта не имеется. Следствие ссылается на показания торговки сладостями Анастасии Грядкиной, которая не только якобы видела Евсеева, убегающего с места преступления, но и узнала его позднее, на так называемом опознании. Ваша честь, я прошу удалить из зала присяжных заседателей, поскольку у меня имеется ходатайство о признании одного из доказательств негодным. – Переведя дух, Самуил Яковлевич ожидал реакции суда.
– Прошу вас, господа, на некоторое время оставить зал судебного заседания и пройти в первую совещательную комнату, – поддержал адвоката председательствующий.
Двенадцать совершенно разных по возрасту, полу и роду занятий людей поднялись с мест. Мещане, купцы, врач, учитель гимназии, служащий акцизного ведомства, музыкант из оркестра при местном театре и отставной полковник Самурского пехотного полка один за другим покинули залу.
– Итак, уважаемый суд, я прошу вас удовлетворить ходатайство о признании не заслуживающим доверия доказательства – протокола опознания гражданина Евсеева по следующим основаниям, а именно: вместе с Михаилом Евсеевым предстали еще два статиста: некто по фамилии Иванов и гражданин Кипятков. Как мне удалось выяснить, Иванов – не кто иной, как многократно судимый за конокрадство цыган тридцати семи лет от роду, а гражданин Кипятков – письмоводитель в полицейском участке. Понятно, что среди черного как смоль Иванова и полицейского служащего очевидица Грядкина выбрала Евсеева, одетого в этот же самый арестантский халат. Но это далеко не все. Свидетельница, как следует из протокола, поставила внизу свой росчерк. Но на самом деле эта женщина неграмотная и расписываться не умеет. Знаете ли, я не поленился и навестил ее участкового пристава, надзирающего за своевременным сбором торговых податей в этом районе. Так вот он и показал мне ее подпись – простой и незамысловатый крестик. Фактически этот документ является чистой воды фальсификацией. А посему я ходатайствую о признании протокола опознания не заслуживающим доверия документом и, стало быть, негодным доказательством, – промакивая платком выступивший на лбу пот, закончил Эльдерман.
– Прошу вас, господин обвинитель, высказать свои соображения на этот счет, – обратился к прокурору судья.
– Ваша честь, я считаю доводы присяжного поверенного надуманными и необоснованными. Следственное действие проводилось в точном соответствии с установленными правилами. Все представленные для опознания лица имели одинаковую одежду и похожий внешний вид. Я не вижу оснований для удовлетворения заявленного ходатайства.
– Ну, хорошо. А как вы можете объяснить подпись в документе от имени свидетельницы, если, как говорит господин адвокат, она не умеет расписываться? – допытывался судья.
– Ваша честь, я не присутствовал при отборе ее подписи, – сухо ответил прокурор.
– Ну, а каково же будет ваше мнение, господа присяжные поверенные? – Гриневицкий пристально смотрел на адвокатов Евсеева и Воротынцевой.
– Мы полностью согласны с мнением коллеги, – пристыженно опустив глаза, ответили щеголевато одетые молодые люди.
– Ходатайство о признании протокола допроса гражданина Евсеева не годным (сентября месяца, числа десятого, сего года) удовлетворено в полном объеме, – стукнув деревянным молотком, судья огласил постановление. – Попрошу секретаря пригласить присяжных заседателей для продолжения слушаний. – Барышня в строгом черно-белом одеянии, сильно похожая на классную гимназическую даму, быстро поднялась с места и прошла к совещательной.
Судебные баталии продолжались еще три дня, и лишь в пятницу следствие было окончено. Заслушав прокурора и адвокатов, публика с нетерпением ждала, когда подсудимые получат право на последнее слово.
Первым выступал Расстегаев. Приподнявшись со скамьи, надворный советник суетливо оглянулся по сторонам и, глядя куда-то блуждающим взглядом, проронил:
– Простите великодушно. У меня и награды имеются: медаль «За усердие» и Станислав III степени – всего год назад как вручен. Я ведь столбовой дворянин. Роду нашему больше пяти веков… А меня вот бес попутал. Вы уж, господа, не обессудьте… – Его руки судорожно тряслись, сдавленный голос нервно дрожал, и, не сумев больше вымолвить ни слова, он тяжело опустился на скамью.
– Госпожа Воротынцева, будете ли вы говорить? – задал обязательный вопрос председательствующий.
Девушка ответила лишь отрицательным покачиванием головы и презрительно-надменной усмешкой в сторону судьи.
– Подсудимый Евсеев?
– Господь рассудит. – Михаил встал на колени и, возвысив руки к воображаемому небу, разразился громкой и продолжительной молитвой: – Тебе, Господи, единому Благому и Непамятозлобному, исповедую грехи моя; Тебе припадаю, вопия недостойный: согреших, Господи, согреших, и несмь достоин воззрети на высоту небесную от множества неправд моих. Но, Господи мой, Господи, даруй ми слезы умиления, единый Блаже и Милостивый, яко да ими Тя умолю, очиститися прежде конца от всякого греха: страшно бо и грозно место имам проити, тело разлучився, и множество мя мрачное и безчеловечное демонов срящет, и никтоже в помощь спутствуяй, или избавляй…
