Участок встретил юного чиновника, как старая гвардия божественного Наполеона. Ему улыбались и желали доброго дня, в ответ улыбался он и желал того же. Нечто вроде благоденствия, редко гостящего в этой стране, воцарилось само собою в присутственном месте. Родион с удовольствием уселся за свой стол и мечтательно уставился в окно, обдуваемый нежной прохладой. На душе было так хорошо, что незаметно отдался тайной страсти: различать запахи. И пахло как-то волшебно. Ни навоза, ни помоек и прочей городской вони, а только переливы крыжовенного варенья под мелодии черничного и яблочного. Как вдруг в воздухе повеяло чем-то неуловимо мерзким. Это ощутил не только нос Родиона. Кошка на заборе, тревожно выгнув спину, сиганула вниз, голуби заволновались и взлетели тучей, даже старая кляча, поворотя морду, прядала ушами и фыркала. Не прошло и минуты, как удушающий аромат, описать который нет ни сил, ни желания, заполонил все. Не веря счастью, Родион принюхался, фыркнул не хуже лошаденки и чуть не прыгнул до потолка. И было от чего.
Широко распахнув дверь, в участок вошла, нет, вплыла огромная фигура, при одном появлении которой будто вспыхнул свет и загремели фанфары. Родион сдерживался изо всех сил, чтобы не кинуться навстречу и не схватить вошедшего в охапку. Фигура затянулась сигаркой с жутчайшим никарагуанским табаком, выпустила струю дыма, от которой пригнулись курящие чиновники, и громогласно заявила:
– Что это в вашем участке вечно духота! Хоть бы окна открыли, а то не продохнуть, да. Живете как на конюшне, господа. Или мылись бы чаще…
Ну, конечно, это был Лебедев. Кому бы еще позволили такую восхитительную наглость. Великому криминалисту сходило многое. Был он настолько обширен, что обычные мерки признали для него мелковатыми. Начать с того, что рост имел гренадерский, а обхват груди героический. Характер – бурный, разнообразный, но веселый, что подкашивало барышень не хуже пули. Голос громогласный, манеры развязные, за словом в карман не лез, под горячую руку как-то отвесил тумака самому приставу 2-го Спасского участка. Но главное, в рамки приличий не помещался его талант, пугающе безграничный. Все научные способы раскрытия преступлений – известные, новейшие и неоткрытые, все тонкости криминалистики знал он в совершенстве. Не было в России, а может, и в Европе эксперта, заслужившего такой авторитет. Что называется – по делам его и воздалось ему. Заработанная к тридцати годам слава дала совершенную свободу в отношениях с людьми. Дураков называл дураками в глаза, а умных не жалел хвалить. Начальство его смертельно боялось, но тайно боготворило. Так что более гремучей смеси разнузданности и мастерства вряд ли сыщете.
К тому же Аполлон Григорьевич слыл модником. Как любой счастливо неженатый мужчина. Уже с утра облачился в роскошный кремовый пиджак с бутоньеркой из фиалок, вызывающе полосатый жилет, ботинки сверкали чуть не кобальтовым блеском. Отдохнувший щеголь не забыл прихватить и походный чемоданчик криминалиста. Мало ли что.
Не зная, как себя вести, Родион замер.
Легкой походкой человека из отпуска Лебедев приблизился, не церемонясь, водрузил чемоданчик на стол и пыхнул сигаркой:
– Ну, юный гений, как служба? Много жуликов изловили без меня?
Протянутую ладонь, крепкую и обожженную миллионом химикатов, Родион пожал со всей горячностью, на какую было способно стальное сердце. Как же обрадовался появлению своего… друга. Да, можно сказать это бесценное слово. Знакомству их было от роду три месяца, но как-то сразу вышло, что эти столь разные господа ощутили душевную близость и нашли друг в друге глубокий интерес. Необъяснимая химия ума, чего тут говорить.
– Милый Аполлон Григорьевич! Как мне вас не хватало…
На усатой физиономии чиновника полиции застыла такая искренняя, распахнутая радость, что Лебедев в смущении хмыкнул, отправил сигарку в окно и приобнял юношу. Трогательно, прямо слеза наворачивается.
Выпорхнув из нежного захвата криминалиста, Родион засуетился, выясняя, не принести ли чаю или… чаю. Водка в участке держалась для городовых по штатному распорядку, но какая водка в такой час.
– Ванзаров, хватит мельтешить. Я сыт и пьян любовью.
Родион послушно сел:
– Прямо не могу поверить: вы! У вас же отпуска еще недели три осталось. Это чудо… Или что-то приключилось?
– Надоело, – Лебедев сбил пылинку с бутоньерки. – Каждый день одно и то же: новый роман да новый роман. Дамы в Ялте как с цепи сорвались. Вам бы туда. Усы имели бы успех. Махнем на будущий сезон? Вследствие изобилия набил оскомину, да. Ну в самом деле – только живые и разгоряченные тела. Ни одного трупа за две недели. Представляете эту пытку?
Заниматься подобными упражнениями Родион не собирался, мало ли, вдруг разгорячится. Зато совсем другая страсть не давала покоя.
– Как вообще отдохнули? Успешно? Сил набрались?
Светская интонация не помогла. Лебедев погрозил пальцем:
– О, коварный! Вижу, готовите подвох, да.
– С чего взяли?
– Ох, Ванзаров, уж хитрющий. Но меня не проведешь, да.
– Ничего подобного и в мыслях не было…
– Ладно церемонии разводить, вываливайте на голову старика Лебедева, что накопали.
Но с этим пришлось повременить. Пробило десять, и, как по команде, напротив стола выстроилась шеренга. Юный чиновник несколько подзабыл, что приказывал еще вчера. Смущаясь присутствием друга, принял суровый вид, предъявил фото барышни Москвиной и начал командовать. Во-первых, было приказано размножить снимок. Далее, чиновнику Редеру поручалось обойти все гостиницы в поисках пропавшей. Это же велел сделать чиновнику Кручинскому, только в меблированных комнатах. А вот чиновнику Матько доверил проверить пансионы. Господа полицейские приняли указания как личное счастье и немедленно убрались из участка.
Событие произвело на Лебедева впечатление.
– Гляжу, время они даром не теряли. Не хватало, чтобы пристав честь отдал.
Ванзаров хотел объяснить, что это все ерунда, и не виноват он, и вообще это отблеск власти полицеймейстера, чиновники же отправлены, чтоб не мешались под ногами. Многое хотел объяснить. Но тут, как назло, с верхнего этажа явился Желудь, подобострастно отдал честь и спросил, нет ли каких указаний для него. Залившись краской, Родион буркнул что-то невразумительное. Пристав поблагодарил и отправился руководить порядком на улице.
Закинув ногу на ногу, Лебедев спросил глубоко елейным тоном:
– Ничего, что сижу, ваше благородие?
Родион готов был от стыда провалиться. А потому полез за банкой. Вынул предмет, болтавшийся в водке, поставил на край стола и многозначительно добавил:
– Вот.
Аполлон Григорьевич прищурился:
– Сами выдрали или кто подарил?
И опять объясниться не дали. В участке появилась Ирма. Ах как не вовремя! Увидев даму в пиратской повязке, красотой спорящую с дохлой акулой, Лебедев потерял дар речи. От всех этих происшествий Ванзаров чуть не вспотел, но вынужден был принести извинения и отбежал пошептаться с Ирмой. Барышня-сыщик все поняла, отправилась немедленно, но наградила криминалиста нехорошим взглядом, в котором, быть может, удалось разглядеть что-то вроде ревности. Совсем обессилев, словно пробежал до Крестовского острова, Родион плюхнулся в кресло и ладошкой вытер лоб.
